Недавно в США на фестивале в Теллурайде состоялся первый показ фильма о последних годах жизни Льва Толстого -- «Последнее воскресение» по роману Джея Парини The Last Station. Это совместное производство Германии и России -- компаний Egoli Tossell Film, Zephyr Films и Продюсерского центра Андрея Кончаловского.

Автор сценария и режиссер -- американец Майкл Хоффман, один из основателей Шекспировского театрального фестиваля в Бойсе. В кино снял драму «Привилегированный» (1982, Хью Грант, Джеймс Уилби), исторический фильм "Королевская милость" ("Реставрация"; 1995, Роберт Дауни-младший), мелодраму "Один прекрасный день" (1996, Мишель Пфайффер, Джордж Клуни), "Сон в летнюю ночь" по Шекспиру (2000, Мишель Пфайффер, Кевин Клайн, Руперт Эверетт).

Решив экранизировать роман Парини, Майкл Хоффман, предполагающий снимать в России, обратился к немецкому продюсеру Йенсу Мойреру, который стал известен в мире после работы над очень успешным «Русским ковчегом» Александра Сокурова, справедливо полагая, что у компании Мойрера остались связи с российскими партнерами -- продюсером Андреем Дерябиным и его компанией «Эрмитажный мост». Они устраивали приезд творческой группы в Ясную Поляну, искали технических партнеров для съемки и консультантов, занимались правовым обеспечением, привлекли композитора -- Сергей Евтушенко был знаком обоим продюсерам по «Русскому ковчегу», организовали запись музыки в Петербурге.

По ходу развития проекта (бюджет -- 17 млн долл.) в него включился Продюсерский центр Андрея Кончаловского. К сожалению, съемки в России не состоялись из-за нехватки средств на страховку артистов. Премьера картины запланирована 18 октября на фестивале в Риме. Американский кинорынок AFI Fest (30 октября -- 7 ноября) определит прокатчика в США, о российском прокате картины -- прерогатива компании Кончаловского -- пока ничего не известно.

Толстого сыграл Кристофер Пламмер, Софью Андреевну -- Хелен Миррен, Валентина Булгакова -- Джеймс Макэвой, Владимира Черткова -- Пол Джиаматти, дочь Толстых Александру -- Энн-Мари Дафф.

Майкл ХОФФМАН рассказал о своем новом фильме нашему корреспонденту Ольге ШЕРВУД.

-- Как возникла идея фильма о последних днях жизни Льва Толстого?

-- Впервые я прочел роман «Последняя станция» в 1989 году, и возникло смутное ощущение того, что может получиться отличный фильм. Роман имеет сложную структуру, повествование ведется от лица шести разных персонажей, причем сам Толстой в их число не входит. Что-то было в книге такое, что осталось в моей голове.

В кино я начинал как независимый режиссер с помощью фестиваля Sundance Film, Sudance Institute и продюсера Роберта Рэдфорда. Потом была возможность поработать в Голливуде. Но некоторые истории крайне сложно рассказать голливудскими средствами. А то, что они предлагают, не всегда интересно. Меня постоянно направляли снимать одну глупую комедию за другой. А я хотел настоящего кино.

Однажды утром в Шотландии, где работал с молодыми кинематографистами, я проснулся и подумал: «Я должен снимать ту историю, которую прочитал столько лет назад!» Она сама вернулась ко мне. Мы обсуждали идею с моим другом и большим поклонником Толстого французским продюсером Жаном-Луи Гарнье. Сценарий был очень быстро написан. Но не получился.

Через три месяца я переписал в нем три места, но прежде перечитал «Вишневый сад», «Чайку», «Дядю Ваню» и «Трех сестер»: хотел нащупать этот особый чеховский прием, с помощью которого он умел так близко свести вместе трагедию и комедию. Я думал о том, что именно в этом должна заключаться основная особенность этого фильма. И сценарий внезапно ожил, все на него вдруг начали очень сильно реагировать. Вот и все.

-- Известно, что сначала на главные роли были утверждены Энтони Хопкинс и Мерил Стрип...

-- Они были у меня на уме с самого начала, и я сразу отправил сценарий их агентам. Оба быстро дали согласие. И хотя в результате они не снимались, их заинтересованность очень сильно помогла осуществлению проекта. Но график финансирования должен совпасть с графиком звезд. У нас была настоящая борьба за то, чтобы выстроить график под Мерил Стрип, а деньги еще не подошли. Через год все деньги были собраны, однако она уже снималась в «Мамма Миа!».

В конце концов я должен признать, что невероятно доволен тем, как Хелен Миррен сыграла свою роль.

-- Ей помогли русские корни, не иначе.

-- У нее есть крайне важное для образа Софьи Андреевны свойство: она может быть очень трудным человеком, не сентиментальным, не сердечным и вообще законченным невротиком, но аудитория совершенно поглощена ею. Софья Андреевна говорит Саше: «Пятерых детей я похоронила. Лучше бы ты была среди них». Это чрезвычайно жестокая вещь, самая жестокая, какую только мать может сказать своей дочери! Но когда Хелен Миррен говорит это Энн-Мари Дафф, которая играет Сашу, каждый думает: «Молодец! Правильно! Действительно, неблагодарная дочь». Поразительно. Ни одна другая актриса в мире не могла бы этого сделать.

-- А почему не играет Хопкинс?

-- Тони Хопкинс -- прекрасный актер, но ему 69 лет. Толстому -- 82. Кристоферу Пламмеру сейчас 81. Важна разница в возрасте между Толстым и Софьей -- когда он умирает, ей 65 или 67... У Кристофера и Хелен разница именно такая; в этом есть та достоверность, какую было бы крайне трудно достичь с более молодым актером.

-- Кто же выбран у вас рассказчиком?

-- Им стал Булгаков, секретарь, который приезжает жить и работать у Толстого в последний год его жизни. Когда я увидел молодого шотландского актера Джеймса Макэвоя, который тогда жил в Шотландии и снимался в фильме «Особо опасен» (кстати, его делал ваш русский режиссер), то сразу понял: это ключ ко всей работе, даже более важный, чем главная пара. Макэвой обладает очень специфичным талантом: он может ничего особенного не делать, а зрители подключаются к нему, доверяют ему быть их глазами внутри истории. Совершенно особый дар. Когда он сказал «да», я понял, что мы можем снять очень-очень хороший фильм.

Думаю, кастинг был проведен безупречно. В точку. И я очень этому рад.

-- Чью сторону вы приняли в известном семейном конфликте супругов Толстых в фильме? В своей душе?

-- Это не просто биографический фильм о Толстом -- это картина о любви. О том, насколько трудно жить с любовью и насколько невозможно жить без нее. И во многом, видимо, я хотел сделать фильм о браке. О моем браке в том числе (смеется). Вероятно, поэтому в ранних версиях сценария Софью Андреевну было трудно понять. Она ведь была требовательным и во многом очень тяжелым человеком, но и очень одарена интеллектуально; она мыслящий и любящий человек. Совершенно поражает трудолюбие этой женщины, сколько у нее было дел -- и фотографирование, и шитье одежды для всех, и приготовление пищи.

-- А что вам рассказали потомки Толстого из семейных преданий?

-- Что она всегда ходила по дому очень-очень быстро, всегда. Никогда не отвлекалась, разве только изредка, и постоянно была устремлена на выполнение какого-то очередного дела. Это было как бы вжж-вжж-вжж -- «так, что мы делаем сейчас?.. Делаем вот это». Дать распоряжение прислуге здесь, пошить одежду там, приготовить еду... Всегда-всегда-всегда в движении, постоянно делая что-то.

Возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что брак -- очень трудновыполнимое дело. Я состою в браке уже 21 год, и было много-много-много моментов, когда я совершенно не нравился своей жене. Моментами я не любил ее. Но любовь, которая привязывает нас друг к другу, нечто мощное и иррациональное. И в том браке было нечто очень-очень сильное и очень особенное. Мне было трудно понять Софью, и зрителю будет сложно ее понять. Но я обязан был прийти к пониманию ее. И думаю, что зритель будет больше на стороне Софьи.

-- Что вы открыли в этой женщине?

-- Одно время существовала тенденция просто отмахиваться от Софьи, якобы она была сумасшедшая и выжила Толстого из дому. Нет, все намного сложнее. Вот есть она -- очень важный человек, она переписывает его произведения по шесть раз, рожает ему тринадцать детей. Он достигает вершин. И потом вдруг, как описано в «Анне Карениной», он просыпается -- и происходит перерождение в новую жизнь. Все это воздержание Толстого, вегетарианство, отказ от своей среды, от собственности... Это основополагающая вещь: жили вместе, все нажили вместе, и вдруг ты больше не имеешь никакого значения. Каково ей было такое пережить? Это реально могло довести ее до безумия.

Потом она еще пыталась гнаться за ним, обратить на себя его внимание, говорила «посмотри на меня», «послушай меня». Но чем больше она это делала, тем больше он отдалялся. Думаю, ее сводила с ума пассивная агрессивность, скрытая в этом мягком вежливом человеке, то, как он просто не видел ее... Надеюсь, фильм позволит зрителю не встать на чью-либо сторону, а просто понять этих людей. Никто никогда не знает о происходящем внутри чужого брака или чужих отношений. Поэтому лучше не осуждать.

Если вы не в состоянии понять и ценить приоритеты другого, то никогда не полюбите по-настоящему. Эта мысль укрепила меня в моем собственном браке, я знаю, сколь часто мои предпочтения диктуются моим нарциссизмом и моими предпочтениями. Каждый уверен: «Важно то, что считаю важным я». Но мы живем с кем-то, и надо помнить, что и он думает точно так же. Я, разумеется, понимаю, что это невозможно (смеется). Но в этом и есть сохранение отношений, диалога...

-- Роман называется «Последняя станция», а фильм в России выйдет как «Последнее воскресение», ведь так?

-- Да, в названии есть определенная трудность. В английском The Last Station более чем один смысл. Кроме конкретной станции Астапово, на которой умер Толстой, подразумеваются также остановки, или «стояния», на Крестном пути. Вы ведь знаете, что в католицизме есть понятие о четырнадцати Стояниях на Крестном пути? И у нас речь идет как раз о последнем стоянии, которое происходит уже на краю смерти, в самом конце пути.

В переводе на немецкий station означает лишь «вокзал»: «Последний вокзал» -- Den Letzten Bahnhof. Не знаю, в русском языке, может, получается так же? И в «Последней станции» уже нет, может быть, никакой поэтичности? Поэтому, наверное, Андрей Кончаловский, которому я, кстати, чрезвычайно благодарен за его помощь, и пытается найти адекватное название.

Дело в том, что в фильме две истории любви. Одна -- Льва и Софьи Андреевны, а вторая -- Валентина Булгакова. Он только начинает свой путь, и он слегка не от мира сего, чересчур деликатный. Он как наивная интерпретация толстовства, ибо уверен, что единственно значимый вид любви -- духовная.

Лишь постепенно Валентин осознает, что есть установленный предел любви, и это любовь физическая, единственный вид любви, который мы можем по-настоящему познать. Так в нем словно воскресает та любовь, которая жила прежде в Софье и в Толстом. Поэтому слово «воскресение» здесь правильно.

Очевидно, русские могут обнаружить еще какой-то смысл в словосочетании «Последнее воскресение», но я не могу ответить за вас.

ФОТО:

1. Съемки в Ясной Поляне, увы, не состоялись, усадьбу пришлось построить специально

2. Хелен Миррен сыграла Софью Андреевну, а Толстого, который явно отошел на второй план, Кристофер Пламмер