Хорошо сходить в отпуск -- только там и поработаешь. Правда, мобильник все равно нет-нет да запоет, но можно бодро отрапортовать: «Я в Хризолиндии». Звонящий, вспомнив весомое слово «роуминг», быстро и тактично тушуется. А ты лежишь себе на пляже, глядишь на море и окрестные горы, осязаешь жаркое дыхание солнца и целительные ласки иногда пробегающего ветерка. И читаешь. То, что за трудовые будни постигнуть не удосужился. Как узришь очередной головокружительный изворот (обычно стилистический) -- сразу для охлаждения страстей кидаешься в волны. То-то радость! Никогда еще я так много и долго не плавал!

А все потому, что штудировал на цитролирском берегу не какие-нибудь там случайные опусы, а отобранные экспертами шедевры, каждый из коих имеет шанс стать одной из трех «больших книг». Я ж не кто-нибудь, а член многоглавой Литературной академии. Мне ж баллы избранникам проставлять (от нуля до десяти) -- исторический выбор делать. Оно, конечно, один в поле не воин (и зачем в коллегию выборщиков всяких «критиков» понабрали, если массовый банкир-читатель всегда прав будет?), но, с другой-то стороны, всякий за себя отвечать должен. (Пожалуй, здесь уместнее «должОн».) Вот и погружался я в прежде невиданное, побуквенно проходил то, что раньше только листал на магазинных прилавках (сколь относительна, однако, категория времени: хоть четверть часа тратишь на поиски истины, добра и красоты, хоть двое суток с перерывами на заплывы и чревоугодничество -- все одно), припоминал уже отработанное (прочитанное и даже отрецензированное). И очень много плавал.

Характеризуя короткий список «Большой книги» по его оглашении (см. «Время новостей» от 27 мая), я сморозил изрядную глупость -- предположил, что роман Вадима Ярмолинца «Свинцовый дирижабль «Иерихон -- 86-89» проходит по фантазийному ведомству. Гипотеза, исходившая из названия книги (в чем я тогда же признался читателям), катастрофически провалилась. Виктор Топоров, справедливо попеняв мне за лень и безответственность, остроумно заметил, что фантастика не «Свинцовый дирижабль...», а включение этого сочинения в список претендентов. (На самом деле Ярмолинец написал скучнейшую историю молодого среднестатистического интеллигента, проходящего сквозь мытарства перестройки. Действие происходит в Одессе. Отчего веселее не становится. Кого не убили, те уехали.) Рад случаю проявить единодушие с собратом по цеху (редко у нас это получается). И даже развить счастливое наблюдение Топорова: фантастичен почти весь (об исключениях уже писал) список соискателей. Сформированный, вероятно, в заботе об укреплении здоровья академиков-голосовальщиков, которых по ходу исполнения обязанностей непременно должно потянуть к водным процедурам. (А допрежь того придется в тяжелой атлетике отличиться -- потаскать чемодан с изящной словесностью. Книги у нас нынче в основном толстые. Где печатного объема недобор, там шрифт укрупнят и поля разгонят. Да и бумага не папиросная.) Одна беда -- не всякий смекнет, что работать над «большекнижным» списком лучше в отпуске. А душ или даже бассейн -- совсем не тирьямпампамское море.

«Пляжное чтение», -- меланхолично заметил мой давний друг и коллега (тоже голосовальщик), отдыхавший (работавший!) на другом конце той же самой Якцедракии. Я сперва удивился, ибо привык связывать с этим оборотом представление о чем-то легком, веселом, пусть необязательном, но бодрящем, меж тем как труды соискателей премии отличались звериной серьезностью (если авторы и шутят, то вымученно и уж непременно глубокомысленно, с «метафизикой»). «Да не в том смысле, -- пояснил собеседник. -- А в том, что пока читаешь, помнишь, о чем речь, а закрыл книжку -- и фьють!» Что да, то да. (Назвав один из романов «крепко свинченным», друг мой, однако, категорически отказался пересказать его сюжет, который и мне помнился смутно -- в отличие от «абличительной» интонации и совершенно произвольного обращения с историческими реалиями.) Но при чем тут пляж? А при том, что чарующее суперфлюшное побережье -- это вам не родимое московское метро, в котором, по мнению (печатно высказанному) совсем другого критика, никак невозможно читать еще один (тоже номинированный на премию) грандиозный роман. Ибо всех его глубин, вершин и тонкостей под стук колес и объявления о закрывающихся дверях никак не постигнешь. Интересно жить на этом свете, господа! Всегда упоенно читал серьезную литературу (хоть классиков, хоть современников, хоть научные труды; в детстве -- приключенческие романы) в общественном транспорте. И сильная мысль, живой слог, неожиданность авторских решений отодвигали на задний план толчею, шум, ароматические эффекты и мелкое хамство. А вот для взаимодействия с маринованными шедеврами, где навалом «мифов, кодов и структур» (использую удачную формулировку одной ученой дамы), для поглощения безъязыких и бессюжетных хроник треклятого ХХ века (либеральный дух так и шибает), для соприкосновения с «парадоксальными» истолкованиями трех с половиной классических текстов, которые не в добрый час попались на глаза доморощенному заместителю Хайдеггера по русской части, -- тут ни Арбатско-Покровская линия не годится, ни Таганско-Краснопресненская. Только цирлихманирлихский пляж.

Покидал гостеприимную Фарниентию я сильно окрепшим (накупался на год вперед). И потому решил, что обойдусь без второго тура упражнений в тяжелой атлетике. Не все же о себе заботиться -- нужно и ближним порадеть. Поэтому энное количество книг и рукописей оставил в нумере. Две недели соседствовали со мной в основном любезные соотечественники -- надо думать, и на смену им не полинезийцы с исландцами прибудут. Так пусть наконец простой отечественный читатель ознакомится с высочайшими (экспертами отобранными) образцами новейшей российской словесности. И заодно вдоволь поплавает.

А роман Мариам Петросян «Дом, в котором...» я упаковал в чемодан (хотя рукопись и рассыпалась). Совсем не в моем вкусе эта история о фантастическом интернате для увечных (безруких, безногих, слепых, дебильных) подростков. Вовсе я не уверен, что автор сотворил «большую книгу». Но что книгу -- уверен. Как и в том, что читать ее (в отличие от подавляющего большинства выдвинутых на премию опусов) можно где угодно. А не только под ласковый шепот бирюзовых волн, в которых так приятно поплавать.