Анна Каренина не погибла. Нет. Только покалечилась. Товарный состав чудесным образом отсек ей правую руку, левую ногу и (видимо, для полного комплекта) вышиб глаз. Лежит она, бедняжка, в себя приходит после потрясения, а муж ее, Каренин, тут как тут. Выходит на авансцену и давай морализировать. В страданиях, говорит, есть свой смысл, все происходит по воле божьей, «Мне отмщение и Аз воздам» и т.д. Ну, в смысле тебя посодют, а ты не воруй. И правда. Через какое-то время выясняется, что полюбовнику Карениной Вронскому повезло еще меньше, чем Анне. Отправился он на театр военных действий, кажется, турок воевать, и то ли ранило его, то ли контузило -- сидит теперь в инвалидном кресле овощ овощем, ничего не помнит, ничего не понимает. Вот вам -- злонравия достойные плоды.

В пересказе драматургический опус молодого, но уже снискавшего известность Олега Шишкина напоминает Хармса. Но это в пересказе. В действительности «Анна Каренина II» -- многостраничный труд с монологами, диалогами, коллизиями и интермедиями. И можно было бы попенять молодому дарованию: кто же, батенька, такие длинные пародии пишет, никакого терпения не хватит за всеми перипетиями уследить. Но дело в том, что... Нет, вы не поверите. Даже не знаю, как сказать. Так уж и быть -- решусь. Дело в том, что Шишкин написал эту пьесу всерьез. И про встречу бывших любовников в инвалидных креслах (апофеоз политкорректности!) всерьез, и про смахивающую на гестаповку графиню Лидию Ивановну, которая устроилась к Анне сиделкой, и про Левина, который по уши влюблен в Анну, а тюльку про пагубность страстей гонит исключительно для блезиру, и про Каренина, страдающего тяжелыми приступами графомании (он сочиняет роман об адюльтере в доме герцога Боргезе). И даже финальную сцену, где Анна, увидев в синематографе фильм «Прибытие поезда», погибает, не выдержав нахлынувших на нее неприятных воспоминаний, -- тоже всерьез. И смысл этого произведения, как, впрочем, и самой «Анны Карениной», если верить Шишкину, такой: все зло (Толстой) или новая мораль (Шишкин) -- от паровозов, телеграфа, синематографа и прочих достижений цивилизации.

Вряд ли сие произведение искусства было достойно упоминания даже в графе курьезов, если бы тонкая смесь иронии с пафосом, стеба со скотским серьезом, желания дружески похлопать гения по плечу с желанием пририсовать к его портрету усы (которые у Льва Николаевича и без Шишкина имеются) не являлись бы знаком нынешней цивилизации почище паровозов, телеграфа и Интернета вместе взятых. Во-первых, это удобно. За пародийность всегда можно спрятать убогость мыслей, за пафос -- беспомощность пародиста, за игру в жанр -- достойный мексиканских сериалов мелодраматизм, за иронию -- неумение увязывать концы с концами, за глубокомыслие -- плоскость шуток. Постмодернист неуязвим. Ему говоришь: «Это не смешно». Он: «Мне самому не до смеха». Ему: «Вы -- идиот». Он: «Я и хотел прослыть идиотом». Я не утверждаю, что постмодернист всегда неталантлив (Том Стоппард «переписал» «Гамлета», сочинив пьесу «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», и очень ничего получилось). Я говорю: неуязвим. Во всяком случае для критика.

К счастью, однако, на свете не перевелись режиссеры. И тут Шишкину явно не повезло. Пришла беда откуда не ждали. Дело в том, что «Анну Каренину II» поставило в таллинском Театре русской драмы другое молодое дарование (как и Шишкин, тоже из Москвы), Владимир Епифанцев. И если Шишкин пусть во многом беспомощный, но лукавый постмодернист, Епифанцев -- это такой Винни-Пух от театра, с гордостью готовый рассказывать окружающим про опилки в собственной голове.

Пародию Шишкина он превратил в самопародию -- подсветил все красным инфернальным светом, пустил фонограммой зловещую музыку, нагнал на сцену дыма (чтобы не сказать тумана) и слегка окропил происходящее кровью. В результате шишкинское глубокомыслие вкупе с претензией на психологизм и историзм испарились без следа, а осевший на сцену в сухом остатке театральный комикс-ужастик выявил сущность «Анны Карениной II» лучше любых рецензий. Вот спасибочки! А то как представишь себе дискуссию, во время которой апологеты и хулители Шишкина обвиняют друг друга соответственно в ретроградности и падении морали, тошно становится. А тут нам наглядно, убедительно, без лишних слов (не считая, разумеется, тех, что написаны самим Шишкиным) продемонстрировали что почем. На всякую старуху бывает проруха. На всякого драматурга -- режиссер. На всякого постмодерниста -- Винни-Пух. Дай бог ему здоровья, чтобы голова не болела.