Двадцатилетняя годовщина падения Берлинской стены отмечается в этом году не только в Берлине. Это событие изменило и облик немецкой столицы, и сильно отразилось на всем мироустройстве. Московское художественное сообщество успело уже откликнуться на этот юбилей «Европейскими мастерскими» в ЦДХ. Естественно, что и в самой Германии проводятся аналогичные мероприятия. Большая выставка проходит в Германском национальном музее в Нюрнберге. Ее название -- «Искусство и «холодная война». Немецкие позиции 1945--1989». Собственно в Нюрнберг выставка приехала из Лос-Анджелеса. В лос-анджелесском музее LACMA уже давно существует большое собрание немецкого искусства ХХ века. Куратор отдела современного искусства Стефани Баррон является автором своего рода трилогии: за последние 18 лет ею были уже проведены выставки, посвященные судьбам немецкого авангарда при нацизме и немецкого искусства 30-х годов в эмиграции, а нынешняя выставка, которая в ее калифорнийском варианте называлась «Искусство двух Германий», завершает историко-художественный триптих.

Очевидно, что в центре внимания всех трех проектов -- перипетии непростых взаимоотношений искусства и политики, художественной истории и истории гражданской. Но если в первых двух проблемы добра и зла, культуры и варварства решались очень просто, то в отношении послевоенных двух Германий расстановка акцентов представляла собой намного более деликатную задачу. Художники ГДР и Западной Германии представлены примерно в равных объемах, несмотря на то, что большинство последних являются звездами мирового масштаба, а первые так и не переросли границы региональной известности. Правда, западных немцев на выставке все же чуть побольше, но это вполне может компенсироваться тем фактом, что едва ли не большинство из них -- беглецы с Востока.

И все же Восток, ГДР, на этой выставке -- все что угодно, но только не абсолютное Зло. В гэдээровской части почти отсутствует совсем уж кондовый соцреализм, но со всем размахом представлены аналоги нашего левого МОСХа -- типа Тюбке и Зитте с их экспрессионистскими и псевдоренессансными реминисценциями в дозволенных пределах, но при этом огромных размеров. В то же время немало представителей «внутренней эмиграции» вроде Херманна Глекнера, который так же, как и наш Кабаков, собирал разные квитанции и мелкие упаковки и делал из них нечто похожее на абсурдные оригами. Но все-таки хитами выставки являются работы западников, а именно бежавших из ГДР Базелица, Пенка, Герхарда Рихтера. При этом их восточное происхождение и важность этого для их становления подчеркивается. Много ранних работ, в том числе малоизвестных объектов Пенка. И тут же огромные полотна коренного баварца Йорга Иммендорфа -- многофигурные композиции, критически повествующие о культурной и социальной ситуации в ФРГ, в которых находится место и рассказу о дружбе Иммендорфа и Пенка, когда тот еще жил на Востоке.

В это же время Анзельм Кифер и Маркус Люперц на своих огромных полотнах реконструировали великие мифы немецкого духа. Остроумнейший Зигмар Польке, перебравшись в ФРГ, тут же обратился в мифам массовой культуры и консюмеризма, но также не обошел вниманием и мифы национальные. Любимый народный продукт питания картофель трансформируется у него в «картофельные» портреты Мао Цзэдуна и президента Никсона. Одним из самых выразительных экспонатов является его инсталляция «Картофельный дом», странный объект из реек с прибитыми к ним картофелинами.

Кроме тоталитаризма и консюмеризма в центре внимания художников в 70--80-е оказывается и такое новое для Германии явление, как терроризм. Об этом инсталляция Йозефа Бойса «Дюрер, я вожу Баадера и Майнхоф по Документе-5». Задача Бойса вообще была приравнять искусство к отдельной политической силе, способной поучать всех политических оппонентов, в том числе и террористов. Выставка показывает всю сложную гамму социополитических обстоятельств, в которых существовало то изолированно, то взаимодействуя, преимущественно на уровне личных инициатив, искусство обеих Германий. Выставка объективистская, не торопящаяся с выводами, но тем она и интересна. «Европейские мастерские» в нашем ЦДХ в основном подводили итоги тому, как строились отношения Востока и Запада, точнее России и Европы, в последние 20 лет, предлагая некий художественно-культурологический прогноз. Выставка в Нюрнберге оглядывается назад в те десятилетия, которые привели к падению стены. Что-то же, впрочем, было в Германии и потом. Если Стефани Баррон рискнет обратиться к этому периоду и ее триптих станет тетраптихом, может быть, будет сделан и прогноз. А пока остается строгая констатация.