Последние события в Дагестане, где в конце прошлой недели боевики устроили форменную охоту на сотрудников милиции, и в Ингушетии, где в понедельник смертник на «Газели» прорвался во двор милицейского горотдела в Назрани и взорвал заряд гигантской мощности, попросту не оставили шансов дальнейшим заклинаниям на тему стабильности. Это нечто большее, чем традиционное сезонное обострение. Северный Кавказ в очередной раз горит. Президент Дагестана Муху Алиев на днях прямо сравнил происходящие события с войной 1999 года, когда боевики из Чечни вторглись в республику, чтобы силой поддержать мятеж местных исламских фундаменталистов. «То, что экстремистам не удалось сделать в 1999 году прямой агрессией, они пытаются сделать сейчас другими формами воздействия на самые незащищенные места», -- горько заметил г-н Алиев.

Большая война в Чечне, очередной виток которой начался с боев в Дагестане десять лет назад, давно завершилась. Но война на Кавказе почему-то не кончается, все больше напоминая сложный рецидив воспаления, от которого у врачей уже готовы опуститься руки.

Через десять лет после победоносных военных акций в Дагестане и Чечне в Грозном несколько раз подряд подрывают себя смертники. В Дагестане несколько месяцев назад убит министр внутренних дел республики Адильгирей Магомедтагиров -- снайпер стрелял из «винтореза», доступного в теории только российским спецслужбам, на деле же регулярно фигурирующего на фото в Интернете в руках довольных жизнью бородатых мужиков на фоне тех самых лесов, в которых они, согласно официальной пропаганде, доедают последние макароны и готовятся сдаться властям. Обстрелы милиционеров, иногда идущие шквально, прекрасно скоординированные из одного центра, никого уже не удивляют -- это банальная часть повседневной жизни.

В Кабардино-Балкарии в разгар летнего сезона на две недели закрывают один из самых курортных районов -- Эльбрусский: для проведения контртеррористической операции. В Ингушетии смертник взрывает кортеж президента республики, а едва тот выбирается из госпиталя после тяжелейшего ранения, другой смертник таранит ворота во двор ГУВД Назрани и сеет смерть не только на утреннем построении бойцов управления, но и на квартал вокруг.

Хотя любой, кто постоянно следит за оперативными сводками с Северного Кавказа, рискует предаться панике, и это будет вполне естественная человеческая реакция, по большому счету ничего неожиданного не происходит. Просто то, о чем заранее предупреждали эксперты, опять "неожиданно" сбылось. Точно так же в 1999 году социологи говорили, что если война затянется, появится поколение чеченцев, не говорящих по-русски и никоим образом не соизмеряющих себя с большой страной. Поколение появилось. Точно так же бесконечно говорилось о том, что пока федеральные власти воюют с кавказским сепаратизмом, подполье давно о нем забыло и подняло знамя «глобального джихада».

Такая же ситуация и с нынешней «стабильностью» Кавказа. Она существовала (или скорее получила шанс на существование) в короткий промежуток времени после последней крупной атаки боевиков (на Нальчик в октябре 2005 года). Она базировалась на трех факторах: относительный порядок в Чечне, благополучная экономическая конъюнктура в стране, ряд обдуманных кадровых замен в кавказских республиках. Чечня, увидевшая в Рамзане Кадырове национального лидера, перестала разгонять волну диверсионной активности по всему югу. «Жирные нулевые» дали возможность заработка миллионам выходцев с Кавказа, живущим в других российских регионах, и обеспечили приток реального достатка в семьи. Замены породили робкую надежду на преодоление коррупции. Однако было очевидно, что все три фактора недолговечны.

«Жирные нулевые» кончились: многие из тех, кто работал в российских регионах, пополнили армию безработных, которая и так велика на Северном Кавказе. Выдающаяся кавказская многодетность делает проблему безработицы практически неразрешимой на месте. Кризис и откровенная ксенофобия мешают экспортировать лишние рабочие руки, которых в одном Дагестане набирается 70 тыс. в год. К счастью, те, кого принято называть экстремистами, по-прежнему в меньшинстве, но часть этих рук неизбежно тянется к оружию. Тем более что кредиты доверия новым назначенцам тают, как шагреневая кожа, и не без вины Москвы: даже лучшие назначенцы часто оказываются в безвыходном положении, когда очевидно, что любая попытка ограничения коррупции чревата опасностью для жизни. А коррупция бурно цветет под прикрытием и при участии тех же федеральных чиновников, которые во всеуслышание призывают с ней бороться, в этом уверены практически все, кто живет на Кавказе, потому что постоянная напряженность последних двух десятилетий сделала их поголовно политически грамотными. И они в жизни не поверят в то, что происходящее «на земле» происходит без ведома и одобрения «небожителей».

Чечня -- единственный из трех «китов», который пока остается относительно надежным, но и там, как вчера писала газета «Время новостей», фиксируют ухудшение обстановки. Смертники в Грозном и убийства правозащитников не украшают имидж Рамзана Кадырова, а сам он рискует перестать быть тем, кем был все эти годы, отвечая на подрывы шахидов обещанием прекратить любые переговоры с лесом и мстить без пощады: ведь и он, и его отец достигли того, чего достигли, именно ведя переговоры. Ожесточаясь, чеченский лидер может быстро последовать за своими харизматичными предшественниками, которые при самой высокой популярности быстро обзаводились сильной оппозицией -- просто в силу традиционного устройства чеченского общества.

На фоне президента Дагестана Муху Алиева, у которого истекает первый срок и явно сократился кредит доверия как со стороны Москвы, так и со стороны части населения, и главы Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, успевшего полюбиться людям, но проходящего реабилитацию после ранения, Рамзан Кадыров -- олицетворение надежности. Но любые попытки распространить его опыт на соседние регионы, например путем механического территориального расширения его полномочий или подбора «местных аналогов», -- это путь в никуда.

Кадыровский опыт консолидации чеченцев малоприменим к мультиэтничному Дагестану и воспринимается как нежелательный в Ингушетии, привыкшей быть островком мира на фоне Чечни и желающей во что бы то ни стало сохранить самостоятельность. Кроме того, кадыровская консолидация не абсолютна -- остаются те, кто воюет против, и, судя по всему, не бесконечна по времени. Зато ее хватает для того, чтобы Москва увидела в энергичном, хотя и лояльном лидере потенциальную угрозу и отказалась бы его клонировать.

Другая крайность, о которой предсказуемо заговорили в Москве после взрыва в Назрани, -- распространение контртеррористической операции на Чечню, которая только в апреле от нее избавилась, и на сопредельные территории. Федеральный министр Рашид Нургалиев обещал думать два дня над пакетом мер, которые силовики предложат президенту Медведеву для нормализации обстановки в Ингушетии, но, судя по тому, что координировать их работу уже назначен заместитель министра внутренних дел генерал Аркадий Еделев, введение КТО не исключено.

Гражданские лидеры Ингушетии, включая выздоравливающего президента, отдают себе отчет в том, что и это не решение. КТО автоматически прекратит и без того небогатые инвестиции в остро нуждающуюся местную экономику, но при этом совершенно не факт, что поможет покончить с боевиками. Опыт последних лет показывает, что их численность становится меньше только в милицейских отчетах, зато активность «оставшихся» явно растет. Передача реальной власти в руки силовиков рискует обнулить все, чего успел добиться до ранения Юнус-Бек Евкуров, то есть доверие населения к власти.

Оно рухнет тем неизбежнее, если реформой ингушского МВД после отставки министра Руслана Мейриева с одобрения Москвы продолжат руководить люди, работавшие там задолго до Мейриева и отчасти ответственные за то, что Ингушетия пришла в ее нынешнее положение. Какой бы это ни казалось частностью, именно решение по ситуации в Ингушетии, включая подбор кандидатуры нового милицейского министра, становится важным экзаменом для центра, от которого зависит, как будет развиваться общая кавказская ситуация. Или Москва искренне поддержит президента, на глазах ставшего национальным лидером в своей республике, в его войне с коррупционерами и исламскими фундаменталистами, или она будет обеспечивать тактические ведомственные интересы в ущерб своим средне- и долгосрочным целям в регионе. Если таковые, конечно, есть.