Зеркала непременно присутствуют в обстановке любого модного бутика. Зеркала эти бывают двух видов. Одни украшают интерьер, придавая особую заманчивую недоступность вещам, проступающим из глубины элегантного зазеркалья. Но в эти зеркала мы почти никогда не вглядываемся. Более того, публичные зеркала, видящие тебя раньше, чем ты увидел их, вызывают подозрение. Настоящий нарциссизм требует интимности. Подлинные зеркала, в которых мы придирчиво изучаем свой облик, -- те, что спрятаны за занавесками примерочных кабин.

На открывшейся в бутике «Джеймс» (James) выставке «Нарцисс», посвященной выходу второго номера одноименного журнала, зеркал, естественно, было в избытке. Монументальные, в массивных золоченых рамах, они висели плотно друг к другу. Никто из посетителей не имел ни малейшего шанса избежать встречи со своим отражением. Столь же монументальным был и сам журнал «Нарцисс» -- черно-белое издание такого огромного формата, что счастливые обладатели полиграфического раритета не могли поместить его ни в одну сумку и разгуливали по выставке как живые стенды прославляемого шедевра.

«Нарцисс» -- детище Александра Якута, художника и галериста, уже давно ведущего в московском арт-пространстве этакое полупризрачное существование. Одноразовые концептуальные проекты. Галерея, спорадически открывающаяся в разных экзотических местах, чтобы вскоре вновь кануть в небытие. «Нарцисс» -- очередное воплощение занимающей Якута красоты, той, что требует к себе предельно серьезного отношения и не терпит никаких кавычек.

На страницах журнала и на стенах бутика «Джеймс» красота была представлена исключительно черно-белыми фотографиями -- помпезными и глянцево-ностальгическими. Ведь, как написал в одной из статей отец-основатель «нового академизма» Тимур Новиков, именно фотография сегодня оказывается «Ноевым ковчегом прекрасного».

«Нарцисс» заявляет тему своего второго номера как «Новое русское барокко». Впрочем, ничего особо нового в представленных на выставке фотографиях не было. Напротив, в этих вариациях на темы экзотической имперскости, псевдодекаданса, тоталитаризма и от-кутюр была почти ностальгическая старомодность, отсылающая к концу 80-х -- началу 90-х. Логотип «Шанель Эгоист» на фоне литых затылков и белых портупей неопознаваемой армии в работе Натальи Жерновской. Знамена платиновой парчи Алексея Беляева-Гинтовта. Перезрелое великолепие барочных статуй и дворцов в «Гаване» Александра Якута. Кариатиды и капители на снимках Григория Гурьянова. Эстетски размытые кадры из хрестоматийно гламурной «Красавицы и чудовища» Кокто, переснятые, судя по всему, с видео.

В снимки, как и в собственные навязчивые зеркальные отражения, совсем не хотелось всматриваться. Как и зеркала в золоченых рамах, они вовсе не предполагали интимной нарциссической пристальности взгляда. По ним можно было просто скользить взглядом, не надеясь и не опасаясь застать эту красоту врасплох. Красота нового якутовского проекта сейчас кажется почти умиротворенно банальной. Достаточно лишь беглого взгляда, чтобы убедиться, что она по-прежнему присутствует где-то рядом, что Якут по-прежнему Якут, а неоакадемизм по-прежнему неоакадемизм. Тем более что теперь, после смерти своего основателя Тимура Новикова, неоакадемизм перестает быть стратегией Contemporary Art, но становится всего лишь модным стилем. У Новикова тотальная серьезность неоакадемизма была, возможно, лишь высшей иронией. Модное же редко иронизирует над самим собой. В отличие от Нарцисса оно не всматривается в себя, но всего лишь показывает себя другим.