Слева на авансцене столик, где сидят за картами четверо мужчин, справа софит на высокой подставке. В глубине сцены (а она, оказывается, в Театре Моссовета огромная) Московский симфонический оркестр, которым руководит Владимир Зива. Основное пространство сцены свободно; на полу мелом нарисовано улыбающееся солнце.

И это, кажется, единственная улыбка в спектакле. В «Семи смертных грехах» Пины Бауш женщины хищно скалятся, жалко кривят рты, растягивают губы в вызывающей и пошлой гримасе; мужчины же ухмыляются значительно и чуть презрительно -- и никто не улыбается от души. Потому что у мужчин душ, кажется, нет вовсе, а женщины продают свои вместе с телом и в том преуспевают.

Чеховский фестиваль не раз привозил уже спектакли королевы европейского модерна, но это были спектакли «поздней» Бауш -- умиротворенной, мудрой, по-прежнему внимательной к людям, но научившейся прощать их несовершенства. Путевые заметки о Гонконге («Мойщик окон») и Лиссабоне («Мазурка фого»), тихие изящные картинки, отмечающие разнообразие мира. В этом году был сделан иной выбор, и на фестиваль позвали один из самых старых спектаклей руководительницы театра в Вуппертале -- «Семь смертных грехов» были поставлены в 1976 году. Бауш «ранняя», Бауш «социальная» -- и вдруг оказалось, что последняя: две недели назад 68-летний хореограф умерла от слишком поздно обнаруженного рака. Оказалось, что это первая гастроль театра Бауш без Бауш.

И театр, сразу же после катастрофы сообщивший, что все равно приедет в Москву и отработает обещанные спектакли, старается так, что чувствуется: ничего не пропало. Ни за эти две недели, ни за 30 с лишним лет, что прошли с момента премьеры.

Все тот же драйв, все та же ярость, что жгла Пину в успокаивающиеся бюргерские 70-е. Вечер состоит из двух частей -- «балет с пением» «Семь смертных грехов» и композиция из зонгов «Не бойтесь». В основе и той и другой стихи Бертольта Брехта и музыка Курта Вайля, но «Семь смертных грехов» так и были ими сочинены как цельное произведение в 1933 году, «Не бойтесь» же Пина собрала из отрывков разных их произведений. Вторая часть ярче первой, но менее целостна: выходы кабаретных дам перемежаются сценами тоскливых домогательств некоего мужчины в серых перчатках к крохотной азиатской танцовщице; бойкий мир кабаре не спасает никого. Первая же часть (что в 1933 году называлась «Семь смертных грехов мещанина», а в 76-м у Пины просто «Семь смертных грехов», что еще ярче подчеркивает издевательство текста) выглядит просто вырубленным из вечности манифестом в жанре грубого, откровенного, блистательного немецкого кабаре.

«Балет с пением» полон взрывной и презрительной иронии, и артисты Пины транслируют эту иронию, не теряя азарта. Действие происходит в Штатах -- вполне условных, поскольку Брехт и Вайль считали, что людей разделяют не национальности, а классы. Две героини, Анна I и Анна II, -- сестры, певица и танцовщица. Они отправляются на заработки, чтобы выстроить семье дом в Луизиане. Они путешествуют семь лет, посещая семь городов, и в каждом из городов их настигает какой-нибудь смертный грех. Но, заметьте, не просто смертный грех, а смертный грех мещанина.

Добродетели мещанина -- тихо работать на хозяина, не поднимать голову, не возмущаться, быть благодарной за то, что платят, и не требовать большего. Смертные грехи же соответственно -- желание получать нормальные деньги за свою работу, не сносить секс-приставаний начальства, пренебрегать богатым папиком ради нищей любви и завидовать тем дуракам, что не продаются. Менее чем за час театр танца «Вупперталь» все эти грехи нам методично иллюстрирует.

Грех гордыни -- танцовщица почему-то стесняется исполнять стриптиз, ей все хочется высокого искусства. А клиентам нужна только обнаженка, только залезть рукой под дурацкую слишком короткую юбку, которую Анна II все старается натянуть на колени. При этом убивающая обыденность мелкого разврата сделана с фотографической -- и художественной -- точностью: вот дядечка сидит на стуле, на коленках у него тарелка, и он споро нарезает бифштекс. А вот, не отвлекаясь от процесса, он кого-то лапает.

У Анны II много коллег и двойников: быть рассматриваемой как предмет потребления -- это общая участь женщины, утверждала Пина Бауш. И вот среди вяловатых, но постоянно распускающих свои конечности мужчин продают себя женщины в вызывающих и жалких платьях. И нельзя впадать в истерику, нельзя роптать на судьбу -- гнев тоже смертный грех. Помни о добродетели, то есть о необходимости зарабатывать.

Не смей кидаться в любовь, не смей связываться с тем, кто тебе не заплатит, -- и танцовщица, на минуту позволившая вжаться в любимого человека, пройти рядом несколько шагов, вцеловываться в него так, будто хотела срастись навеки, сама отталкивает парня и возвращается к обеспеченному потребителю. Потому что семья -- та, что ждет в Луизиане возвращения героинь с деньгами, вот те четыре картежника у левых кулис, -- напоминает хорошо поставленными голосами о грехах и добродетелях.

А более всего напоминает Анна I -- та, которая певица. Собственно, ее голосом рассказывается большинство сюжетов: строгая дама в суровом платье напоминает вечно расхристанной Анне II о грядущем домике в Луизиане. Это и укор, и утешение, и выкручивание рук -- нас там ждут, там мы будем счастливы.

Понятно, что Анна I и Анна II -- это один человек, что певица живет в голове у танцовщицы. Что вся трагедия и состоит в том, что человек сам выкручивает себе руки, сам ставит ложные цели и сам себя продает. Брехт об этом писал не раз, и в широко известных у нас вещах вроде «Мамаши Кураж», и в тех, что прежде у нас не появлялись, вроде «Семи смертных грехов». И Пина Бауш 30 лет назад требовала от женщин опомниться и выкинуть к чертям все мещанские добродетели, не имеющие ничего общего с добродетелями истинными. Сама она давным-давно так и поступила, и на этом спектакле мы можем заочно попрощаться с женщиной, которая не продавалась никогда.