В Москве нет джаз-фестиваля более импозантного и респектабельного. Его имидж грамотно построен, ориентация на современные нерадикальные эстетики стабильна. Уже четвертый год как мероприятие выглядит одинаково привлекательным и не слишком энергичным, хотя слегка меняется: стало меньше рекламного камуфляжа, голоногих дев, забылся лимузин, который как-то меланхолично забирал музыкантов у черного входа и подвозил их к парадному. Вместо размашистых программ с огромным числом участников и почти без мировых звезд теперь лаконичное расписание с двумя шикарными европейскими хэд-лайнерами. После «Венского художественного оркестра» и квартета викинга-саксофониста Яна Гарбарека на фестивале появятся фавориты звукозаписывающей компании «Богема»: импрессионист на фортепиано Андрей Кондаков с международным проектом в тонах бразильской самбы, лирик Юрий Кузнецов и архивная певица Валентина Пономарева. Такой минимализм нельзя не оценить.

Могучий Vienna Art Orchestra во главе с матиасом рюэггом (на пластинках это имя всегда пишется с малых букв, иначе бумага не выдерживает величия) появился в программе по протекции русского «ассоциированного члена» VAO валторниста Аркадия Шилклопера. Наследники венских музыкальных традиций, умеющие играть самые сложные на свете аранжировки и передвигаться по эстетикам разным эпох, представили на «Богеме» программу Centenery Journey: не академические раритеты в новых одеждах, но конструктивистский джаз в манере импровизационного академизма. Плюс динамичное световое шоу: для больших площадок и солидных масс.

Сегодня эстафету принимает Ян Гарбарек, звезда и обладатель огромных тиражей, революционер и поэт, которого иногда еще зовут летчиком. Его легко представить сумрачным пилотом одномоторного аэроплана. Те же гордость, воздух, романтика, техника и панорамные виды. С тем же мало заметным с земли напряжением, с каким кукурузник пересекает океаны, Гарбарек улетает от традиционных джазовых страстей и превращает саксофон в неофольклорную дудку. На его мультикультуралистских пластинках звучит вся внеевропейская музыка от ритуалов апачей, тунисской лютни, пакистанской песни и саамских причитаний до голоса грузинского композитора Джансуга Кахидзе.

Основатель знаменитой фирмы ECM Манфред Айхер вылечил Гарбарека от детского увлечения Колтрейном и другими шестидесятническими экспериментами. Теперь говорят, что Айхер «сочинил» Гарбарека. Или, что Гарбарек «сочинил» Айхера. Это кому как нравится. В любом случае любовь саксофониста к длинным нотам, долгим паузам, тягучим фразам и бесконечным атмосферам совпала с намерениями Айхера изменить мир. Не с первой пластинки своего протеже в 1970-м, но уже с Witchi-Tai-To (1974) и дуэтов Гарбарека--Джаррета ему это удалось.

Айхер сделал новую музыку из воздуха (буквально): звукоинженер Ян Эрик Конгсхауг сконструировал узнаваемый, предельно эстетизированный пространственный звук. С эффектом воздуха, обволакивающего музыкальные фразы, с акустикой готического собора и мастерской иллюзией природы звук этот поселился на всех пластинках фирмы и скоро стал ассоциироваться с новой музыкальной идеологией. Замешенная на экологических, экуменических, мультикультурных и прочих радужных тенденциях, идеология приобрела фантастическое влияние. Позднее Гарбарек попал в сети ее сильных штампов. Зеленый мир, открытый Айхером в средневековой, ренессансной, этнической, новой академической и новой импровизационной музыке, затопил своим светом чуть ли не всю европейскую цивилизацию. Айхеровская революция оказалась буржуазной. Победившая эстетика зазвучала в меру демократично, в меру консервативно, в меру открыто. А пристрастие к традициям вкупе с мастерством находить всякому множеству общий художественный знаменатель придало новой эстетике стабильность и комфорт. За тридцать лет в нем многое увязло. Изысканные откровения стали ухоженными, как клумба. И хотя в Москве Гарбарек выставляет не этнографические полотна и не вселенскую прозрачность проектов с вокалистами-старинщиками из лондонского Хиллиард-ансамбля, но куда более лапидарный и энергичный квартетный стиль, публика все равно услышит прекраснодушие европейских 70--80-х в его самом авторитетном выражении.