Вслед за президентом Башкирии Муртазой Рахимовым президент Чечни Рамзан Кадыров, годящийся ему в сыновья, дал большое программное интервью федеральным СМИ, которое свидетельствует, что самый молодой глава республики в составе РФ прочно занял место в когорте наиболее сильных и влиятельных региональных лидеров. И, как и Муртаза Рахимов, подверг серьезной критике федеральные власти.

Чечня вместе с Татарстаном, Башкирией, а также отчасти Якутией и Тувой исторически была одним из самых сложных мест в схеме постсоветского федерализма. Но едва ли кто-то мог ждать, что ее 33-летний лидер, над которым еще сравнительно недавно было принято подшучивать за откровенно сельские привычки и недостаточно высокий уровень владения русским языком, окажется фактически представителем нового поколения сильных регионалов. И что с ним, как до этого с Шаймиевым, Рахимовым или Лужковым, будет вынужден считаться Кремль.

Рамзан Кадыров -- региональный лидер нового образца. Ставя его успехи в пример другим субъектам федерации, Кремль должен отдавать себе отчет в том, что при всей одиозности чеченского опыта в глазах не затронутых войнами российских регионов сила и самостоятельность г-на Кадырова имеют прекрасный шанс превратиться в образец для воспроизведения.

Впрочем, нельзя не заметить, что в нынешнем кадыровском интервью есть очевидная интонация жалобы. Она отчетливо звучит во фрагменте, касающемся отмены контртеррористической операции. Напомним, официальный конец второй войне в Чечне, начавшейся ранней осенью 1999 года, был положен решением Национального антитеррористического комитета 15 апреля нынешнего года. «Пока я не вижу абсолютно никаких результатов, -- неожиданно резюмирует Рамзан Кадыров, долго добивавшийся решения об отмене КТО. -- Есть только официальное заявление о том, что режим КТО отменен. Положительного эффекта для республики пока нет». Президент Чечни признает: «Просто хорошо, что отменили». Но расшифровывает: «Ни одного солдата не вывели -- не завели (в связи с окончанием КТО из Чечни должны были вывести «избыточные» федеральные войска, оставив только части постоянной дислокации. -- Ред.)».

«Наши многоуважаемые спецструктуры написали справку на имя президента РФ, что якобы у нас можно открыть таможенный пост только в третьем квартале 2010 года. Это абсолютно необоснованно. Я думаю, что эту справку написали люди, которые курируют контрабандистские товары, ввозимые в южные регионы России. Им невыгодно, чтобы в Чеченской Республике открылась таможня. Хотя у нас намного безопаснее, чем в Дагестане и в других субъектах РФ. Во всех отношениях нас могут ставить в пример», --заявил г-н Кадыров.

Возможность открытия таможенного поста была одним из первых, хотя, вероятно, и не главным экономическим эффектом «объявления мира», которого ждали в Чечне. В Моздоке уже фактически сформировано чеченское таможенное управление, а в Грозном готов офис таможенной службы, единственным объектом внимания которой в силу географического положения Чечни обречен быть аэропорт Грозного, если ему придадут статус международного. Но именно этого и не происходит -- по всей видимости, кто-то в Москве отдает себе отчет в том, что чеченские отделения федеральных исполнительных структур на деле значительно больше подчиняются президенту Чечни, чем правительству России, и не хочет, чтобы у Грозного появилось, по сути, собственное окно в таможенной границе. Рамзан Кадыров с некоторым удивлением вспоминает, что во время встречи с Дмитрием Медведевым он получил принципиальное высочайшее одобрение своих инициатив, в частности и той, что связана с международным авиасообщением и таможней, но положение вещей до сих пор не изменилось.

Это, по всей видимости, отнюдь не последний сюрприз из тех, что будут ждать президента-миротворца (при Кадырове почти стихла большая война между чеченцами и федералами, сменившись эпизодическими и локальными диверсионными операциями, в которых участвуют либо чеченцы с обеих сторон, либо группы российского спецназа) и президента-восстановителя (при Кадырове наконец поднялся из руин Грозный, подвергнутый тотальному разрушению в ходе первой и второй войн и годами бывший черной коррупционной дырой, в которой без видимого эффекта исчезали бюджетные миллиарды). Мир и отстроенный город -- это два из трех главных камней, на которых держится весь пьедестал реальной кадыровской популярности в Чечне. Третий камень -- воля Москвы, пока она продолжает уверенно позиционировать Кадырова как своего верного ставленника, успешно решающего задачи, и вообще «хорошего парня».

Но когда президент Чечни говорит в интервью, что, несмотря на одобрение президента Медведева, у него явные проблемы с решением вопроса о таможне, он сам невольно демонстрирует, что воля Москвы не во всем совпадает с его собственной. Проблема еще и в том, что, оказавшись за рамками пусть всего лишь официального, но прекращения режима КТО, который был средой его собственного политического возмужания, Рамзан Кадыров попал в непривычную для него среду. С точки зрения Москвы, раз в Чечне больше нет войны, значит, сама республика и ее президент должны оказаться в равных, непривилегированных условиях -- на том же уровне, что и другие регионы с их губернаторами. Президент Чечни, который сам добивался отмены КТО, не привык к такому положению.

Самое неприятное, что у него нет новых задач, которые он мог бы решать на этом уровне столь же успешно, как он решал задачи относительного примирения и восстановления столицы. Восстановление Чечни, по-видимому, достигло некой точки, за которой уже нельзя иметь таких визуальных эффектов, как исчезновение руин в Грозном и возрождение его проспектов и кварталов. Неизбежно наступает время вопросов к качеству построенного.

Возможность экономического развития Чечни пока тоже под большим вопросом: серьезные инвесторы хотят убедиться в наступлении мира, а не верить официальному меморандуму о прекращении войны, тем более что сам президент Кадыров признает, что война с бандитами как шла до 15 апреля, так и идет. Добыча и самостоятельный экспорт нефти, которые сделали бы Чечню экономически самодостаточной, для Грозного по-прежнему закрыты: около 2 млн тонн чеченской нефти в год целиком достается «Роснефти». Строить нефтеперерабатывающий завод под такой объем нерентабельно, не говоря уж о том, что объем переработки в 20 млн тонн, которые проходили через Грозненский НПЗ в поздние советские времена, в принципе невозобновим. Тогда в самой Чечено-Ингушетии добывалось вдвое больше, чем сейчас, и еще около 16 млн тонн ввозилось для переработки из других регионов. Но за время войн и нестабильности маршруты транспортировки успели радикально измениться.

Получается, что чеченский лидер в определенном смысле достиг потолка своих возможностей. Он, несомненно, сидит в своем кресле куда прочнее соседей -- врио президента Ингушетии Рашида Гайсанова, шеф которого Юнус-Бек Евкуров госпитализирован после покушения, и президента Дагестана Муху Алиева, не без тревоги ожидающего близкого конца первого срока своих полномочий. Но Рамзану Кадырову явно тесновато в его нынешних рамках.

Видимо, именно поэтому он с таким удовольствием рассказывает о совместных операциях чеченской и ингушской милиции в Ингушетии, где, по его словам, общее командование осуществляет лично. А локальное командование -- прямо в самом пекле, на чечено-ингушской административной границе, где рыщет самопровозглашенный эмир Кавказа Доку Умаров, -- осуществляет его правая рука, депутат Госдумы Адам Делимханов, который своими появлениями на передовой явно старается ретушировать объявление собственной персоны в международный розыск по линии Интерпола. Рамзан Кадыров искренне радуется официальному окончанию войны в Чечне, но именно война является средой, в которой он вырос и привык достигать политических успехов.