«Мы рады сообщить, что сегодня в зале присутствуют губернатор Свердловской области Эдуард Россель, послы ряда иностранных государств, члены Уральского землячества, попечители оркестра», -- приветствовала публику диктор Большого зала Консерватории перед началом второго отделения концерта Уральского филармонического оркестра, дирижера Дмитрия Лисса и мировой звезды, обладательницы экстраординарного колоратурного меццо-сопрано Ольги Бородиной.

Собственно, все и так уже были рады за Свердловскую область и всех ее представителей, поскольку оркестр действительно появился в Москве с двумя статусными программами и двумя солистами, мировая известность которых только способствует красоте и объему их музыкальности. Также все были рады, что один из лучших провинциальных оркестров хотя и не блещет, но заметно старается, аккомпанируя королевскому вокалу Бородиной. И что на следующий день тон оркестрового визита будет таким же светским: для презентации виртуозного и элегантного пианизма Бориса Березовского выбран главный русский шлягер -- Первый концерт Чайковского. Могло порадовать и то, что не только Уральский оркестр, но и сама Бородина не идеальны в русском классическом репертуаре. Так что приблизительные очертания симфонических антрактов -- «Ночи на Лысой горе» Мусоргского и увертюры Римского-Корсакова «Светлый праздник» -- не воспринимались как серьезная катастрофа.

Самым запоминающимся выступлением Уральского оркестра в Москве было его участие в фестивалях современной музыки несколько лет назад. Он тогда совершенно изумил бесстрашием, вниманием, свободой и качеством исполнения партитур ХХ века, которыми этот репертуар не одаривало московское оркестровое сообщество.

Теперь на одной сцене с Бородиной оркестр не сумел вызвать к себе столько же симпатии. Но и формально героиней вечера должна была оставаться солистка Мариинки, фаворитка «Метрополитен-Опера», любимица Джеймса Ливайна и Пласидо Доминго. В конце концов комплект «Увертюра «Светлый праздник» плюс немного Бородиной в русской музыке» на Пасхальном фестивале Валерия Гергиева всем запомнился.

Сольные концерты в Москве Бородина поет примерно раз в два года: в конце 1997-го, потом в 2000-м, когда получала из рук Башмета премию им. Дмитрия Шостаковича. Из-за отмеченной как раз тогда меланхоличной строгости (если не скупости эмоционального рисунка) певицу стали называть то снежной королевой, то надменной олимпийской богиней. На концерте с Уральским оркестром она словно оправдывала прилипшие определения: выглядела умеренно благосклонной к партнерам и пела в основном самый известный свой репертуар -- сцену гадания Марфы из «Хованщины» Мусоргского, Любашу («Царская невеста» Римского-Корсакова), Лауру Даргомыжского. Второе отделение -- сплошь «коронки»: Кармен, Принцесса де Буйон из «Адриены Лекуврер» Чилеа, Эболи («Дон Карлос» Верди), Далила («Самсон и Далила» Сен-Санса). Публике, слышавшей все это два года назад, подарила миниатюрный, но очаровательный раритет: арию Слепой из «Джоконды» Понкиелло. Им певица открыла западноевропейский блок программы и мгновенно загладила все неловкости русского сета.

Благородство тона, скрытая чувственность и «плотный», величаво мягкий, полный обертонов и плавной светотени вокал стали фирменным стилем Бородиной тогда, когда она перешла с «легкого» россиниевского репертуара на так называемый тяжелый -- Верди, Чилеа, Бизе и Сен-Санса. Теперь она как никто умеет придавать «могучим» партиям акварельные оттенки, а почти плакатным экстравертным образам -- дополнительное измерение, так что Кармен и вердиевская Амнерис пользуются репутацией нетрафаретных. Но для того, чтобы узнать о новизне Кармен, одной «Сегидильи», очаровательно спетой на бис, местной публике не хватит. Остается достраивать образ в уме, в то время как Бородина превращается в одну из первых меццо мира. Причем именно в западноевропейском репертуаре. Это в нем начинают сиять ее филигранная техника, хороший язык и ювелирные образы. Именно в нем непривычное лирическое измерение величественных партий и «арий мести» делает Бородину неординарной, а ее стилевая строгость особенно благородна. Слышно, как уютно и ласково ложится на голос Бородиной партия Далилы. И как преодолеваемое напряжение украшает неудобные для певицы партии Эболи и Амнерис. Русской музыке от Бородиной достаются не выровненное звучание и не более чем милый артистизм. Ее русский репертуар -- как старая любовь. Симпатия «вообще» и потерянные детали. Мир образов Бородиной располагается куда южнее, чем земли снегурочек и снежных королев. Даже если эти имена ей и подходят, в мире горячечных оперных героинь она не тает.