В канун визита Барака Обамы в Москву всколыхнулась дискуссия, которая ведется в Америке давно, но сейчас захватила Россию. А именно о том, как США должны взаимодействовать с «нынешним политическим режимом» в России.

В дискуссию включились российские участники, подняв вопрос о том, должна ли Америка «игнорировать» «тенденции внутриполитического развития» России? В газете The Washigton Post Лилия Шевцова, Лев Гудков, Георгий Сатаров и Игорь Клямкин поставили под сомнение недавние рекомендации влиятельных «реалистов» -- экс-советника по России президента Буша-младшего Тома Грэма и бывших сенаторов Гэри Харта и Чака Хейгла. По мнению российских либералов, если команда Обамы не будет учитывать особенности современной России, это приведет «не к улучшению отношений с Москвой», а к новому краху надежд.

Должна ли команда Обамы учитывать такие нематериальные, но подчас крайне важные для внутренней и внешней политики категории, как «ценности», и к чему приводит их излишнее педалирование или игнорирование -- вот о чем долгий, жесткий спор.

Подходы

Хотя понятие «перезагрузка» теперь накрепко связана с российско-американскими отношениями, в реальности термин можно применить ко всей внешней политике США. Об изменении курса было заявлено спустя считанные дни после принесения Обамой присяги. В феврале на Мюнхенской конференции по безопасности вице-президент Джо Байден заявил, что угрозы, «с которыми мы сталкиваемся, не признают границ»; что США «хотят говорить» в том числе с Ираном; что приоритет будет отдан дипломатии, что заявленные цели в Афганистане, Пакистане, на Ближнем Востоке и т.д. не достижимы без сотрудничества. Было сказано о готовности США работать с глобальными темами, в частности, расширением использования возобновляемой энергии, сокращением эмиссии газов. О США и России Байден сказал так: страны «могут не соглашаться и в то же время работать вместе там, где интересы совпадают».

С приходом Обамы американские «реалисты» исполнились надеждой на то, что Вашингтон перестанет раздражать Москву ненужными восклицаниями и жестами, примет ее такой, какая она есть, и решит наконец с ней те проблемы, которые могут и должны быть решены.

Расчет базируется на четком понимании: если не удастся добиться «ограниченного партнерства», то по меньшей мере удастся избежать «неограниченного противостояния», которое в свою очередь может воспрепятствовать Соединенным Штатам решать более важные и неотложные проблемы в регионах от Южной Америки до Северо-Восточной Азии.

...Ко второму сроку Буша применимы слова, которые историк Дэниел Бурстин использовал, говоря об основателях штата Джорджия: «Они взвалили на себя ответственность, которую не могли ни снять, ни нести». Две войны и еще пара намечающихся, девальвированный авторитет за рубежом, испорченные отношения с союзниками, минимальное доверие к исполнительной власти внутри и экономический кризис повсюду. Весь этот накопленный «багаж» был передан новой администрации.

Администрация пришла к власти с колоссальным рейтингом доверия, ожиданий и надежд, спроецированным на одного человека -- Барака Обаму. Однако в демократических странах лидер может определять внешнеполитическую линию и олицетворяться с ней, но формирует ее не он один. Курс формируют люди, находящиеся в разветвленной системе институтов -- государственных и не только.

Вместе с Обамой к власти пришла команда, которая на протяжении всего президентства «неоконсерваторов» чаяла изменить стиль и вектор внешней политики Соединенных Штатов.

С февраля по июнь администрация объявила о намерении «перезагрузить» отношения почти по всем направлениям. Были обозначены новые подходы к Южной Америке. Затем отдельно была выделена Куба, которая, впрочем, и сама делает шаги по постепенной ревизии наиболее одиозных элементов режима. Снимаются ограничения на денежные переводы кубинцев, живущих в США. Гаване предложили, если она захочет, вернуться в Организацию американских государств, откуда она была исключена в 1960-е. Обе стороны готовы обсуждать тему иммиграции, почти замороженную в первый срок Буша, и даже возобновить, впервые за десятилетия, прямое почтовое сообщение.

Военно-политическим приоритетом был объявлен не Ирак (откуда войска должны уйти до августа 2010 года), а Афганистан, причем в расширенном толковании -- урегулирование ситуации в Афганистане невозможно без участия стабильного Пакистана.

Далее -- восстановление «исторических союзов», о чем говорит госсекретарь Хиллари Клинтон, имея в виду Европу.

Были еще больше институализированы отношениям с Китаем. В первую встречу (прошедшую в апреле в Лондоне в рамках саммита G20) американский и китайский лидеры заявили, что «стратегический экономический диалог» будет продолжен, и выделили два «трека». За «экономический» от США отвечает министр финансов Тимоти Гайтнер, за «стратегический» -- Хиллари Клинтон. Похожие институты ряд политиков в Вашингтоне предлагают создать и с Россией, если Москва захочет укрепления связей.

Наконец, недавняя речь Обамы в Каире, обращенная ко всему мусульманскому миру, с призывом взаимодействовать, а не видеть в иноверце врага, с обильным цитированием Корана. Но при этом в речи были не только заявления о добрых намерениях США. В ней недвусмысленно содержалось и напоминание о необходимости уважать христианские ценности, государство Израиль и совместно бороться с «воинствующими экстремистами», которые подчас «измеряют силу своей веры путем отрицания другой». В то же время в отношении Израиля Вашингтон демонстрирует элементы жесткости, скажем, настаивая на замораживании идеи новых поселений.

Администрация Обамы всячески отмежевывается от одностороннего подхода Буша, демонстрируя понимание национальных интересов других, готовность к альянсам и компромиссам. Сейчас можно сказать, что внешняя политика состоит из двух базовых компонентов -- сила собственного примера (Америка изменилась) и намерение вовлечь других в партнерство и сотрудничество.

Меняется тональность. Изменятся ли подходы и сущность действий? Той же «демократической многополярности» ждали в свое время от Билла Клинтона, однако к концу второго срока его обвиняли в невыполнении обещаний по укреплению международных институтов, затягивании ситуации с Югославией, ухудшении отношений с Россией. Стоит напомнить, что и тема ПРО возникла именно при Клинтоне, хотя и по настоянию республиканского конгресса. Как определил итог восьмилетней внешней политики администрации Клинтона профессор Гарварда Стивен Уолт, «администрация стремилась создать мировой порядок, совместимый с основными американскими ценностями».

И вот тут возникает главный вопрос: возможно ли это в принципе и готова ли (и если да, то насколько) администрация Обамы, что называется, «поступиться ценностями»?

Истоки

То, что принято называть «американским миссионерством», заложено было в страну ее создателями. Оно имманентно нации и неотъемлемо в том числе от внешнеполитического курса. «Нация с самого начала поставила себе задачу постоянно демонстрировать, что у нее есть мировая миссия, и подтверждать эту миссию перед миром», -- писал Бурстин в «Американцах». Это ощущение особости было и остается присущим, естественно, многим нациям в те или иные периоды развития -- от русских до англичан. Однако в Америке это осознание задает то, что можно определить как вектор ценностей.

Именно он делает американца американцем и он же рождает у американца вопрос, вокруг которого споры идут на протяжении двух столетий: должна ли Америка оказывать благотворное влияние на остальной мир путем собственного примера или активно воздействовать на этот «остальной мир», дабы помочь ему справиться с тем, с чем он сам в силу слабости, обстоятельств или недостаточной воли якобы справиться не может?

С конца XIX века, когда Соединенные Штаты начали становиться все более активным игроком на международной арене, и в особенности в XX веке, на эти вопросы нужно уже было отвечать в практическом ключе, поскольку требовалась внешняя политика, созвучная принципам, заложенным и действующим внутри страны.

Проблема, однако, в том, что оба подхода имеют не только своих постоянных и неутомимых приверженцев, но, похоже, оба применимы к принципам американской жизни. А следовательно, неразрешимы внутри одной парадигмы. Зато разрешимы внутри двухпартийной системы, в которой доминируют то либералы, то консерваторы.

В итоге во внешней политике США сформировались два подхода, которые с течением времени меняют друг друга. На протяжении XX века понятие «миссии» имело две принципиально разные по подходам трактовки. Трактовка первая -- условно «доктрина Вильсона -- Трумэна»: мы должны спасти мир для всего светлого, доброго, демократического. Трактовка вторая -- доктрина Теодора Рузвельта -- Никсона: мир таков, каков он есть; в нем есть американские интересы, но интересы других тоже. Дипломат, один из идеологов послевоенных отношений США и СССР, Джордж Кеннан определил это так: «Было бы хорошо, если бы американцы, с такой уверенностью заявляющие о своем знании того, чего хотят другие люди и что хорошо для них в плане политического устройства, спросили у самих себя, не пытаются ли они фактически навязать свои собственные ценности, традиции и образ мысли народам, для которых эти вещи не имеют никакой значимости и не приносят никакой пользы».

В более близкой к дню сегодняшнему интерпретации «идеалистичный» подход звучит так: Democracy promotion is a national security -- «Поощрение демократии есть вопрос национальной безопасности» (Кондолиза Райс). Второй можно выразить словами Генри Киссинджера и Джорджа Шульца: «Запад не всегда был восприимчив к тому, как мир видится из Москвы».

Методы

При Рональде Рейгане в политической дискуссии активно стали использовать различие между государством тоталитарным и авторитарным. Но если тоталитарных режимов в мире не так уж много, то число авторитарных, предрекает политолог Фонда Карнеги Роберт Каган, будет расти. И как с ними быть? Силовое воздействие извне порождает противодействие, которое может привести к еще большему усилению авторитаризма. С другой стороны (об этом говорили еще советские правозащитники), нет ничего хуже быть всеми забытым и принесенным в жертву внешнеполитическому прагматизму. Следовательно, необходима золотая середина, которая позволит находить решения, не отрекаясь от самих себя.

Поэтому в американской политике постоянно обсуждается вопрос: «Как взаимодействовать с режимами, которые отличны от нас»?

Доминирует то готовность работать со всеми странами независимо от их ценностного ряда, то «идеалистическое» представление о вещах с приданием большего значения правам человека, демократии и т.д. Это не означает, что демократия, узники совести и пр. напрочь забываются в один период и становятся единственной темой политической повестки дня в другой. На практике, разумеется, сочетаются оба подхода, но все же доминанта существует. Потому обе линии постоянно порождают дискуссии о балансе interests and values, интересов и ценностей.

Сегодня сторонники «ценностного» подхода исходят из того, что добрые намерения США натолкнутся на интересы других стран, отличных от США по ценностям и типу правления. Роберт Каган считает, что внешняя политика Обамы не прагматичная, а самая что ни на есть «вильсонианская», идеалистичная. В разных странах и на разных континентах Обама призывает по-новому воспринять Америку, используя как «мощный внешнеполитический инструмент» прежде всего собственный имидж и потенциал поддержки. Однако, считает Каган, призывы США войдут в противоречие либо с их собственными интересами, либо с интересами других стран, у которых есть предпочтения, вековые убеждения, внутренняя обстановка. Иран как ненавидел западный мир, так и продолжит ненавидеть, что бы ни говорил Обама в Каире.

«Все зависит от того, каким образом страны определяют свои национальные интересы, базируясь на внутренних императивах, -- полагает директор российских программ в американском Институте предпринимательства Леон Арон. -- Элемент дружественности важен, но он вторичен. Если сосед вас не ругает и не норовит побить каждый раз при встрече, конечно, вы к нему будете более расположены. Но если он вам претит, то в гости с пирогом вы к нему все равно не пойдете. Поэтому я полагаю, что для радикального изменения отношений между рядом стран требуется не добрая воля одного государства, а изменение внутренних ценностей. Между Францией и Германией только между 1871 и 1939 годами было три полномасштабные войны. Когда противостояние закончилось? Когда обе страны стали либеральными демократиями, то есть сошлись в базовых ценностях».

Попытка прагматизма происходит не за счет отказа от ценностей, возражает президент Фонда Никсона Дмитрий Саймс: «Прагматизм не эквивалент слабости. Идеалисты завышают планку требований и ожиданий, возводя все в категорию победы или поражения. Но то, что пыталась сделать администрация Буша, не сработало ни на одном из направлений, за исключением, может, Ирака, который изначально, впрочем, и был ею «создан».

То, что сегодня делает администрация Обамы, -- это политика, построенная на намерении добиться результата, подстраивая тактику под имеющиеся обстоятельства, продолжает Саймс.

Вот базовый посыл реалистов -- изменились обстоятельства, США больше не могут в одиночку устанавливать и поддерживать порядок в мире. Внутри страны, как выразился профессор адъюнктуры военно-морских сил США Михаил Цыпкин, «от идеализма все устали, поэтому на несколько лет «крестовые походы» дискредитированы; да и денег нет».

Обама, фигурально выражаясь, «еще не протестирован», полагает Леон Арон: только столкновение с серьезным испытанием позволит сказать, идеалист или прагматик он в своих действиях.

Те, кто помнит Обаму по Чикаго, говорят, что его отличают два базовых качества: понимание ограниченности возможностей США и умение при решении проблемы балансировать интересы ради результата.

«Обама нетипичный американец, но он прагматичный государственный деятельность и прагматичный политик, -- считает Саймс. -- И всегда думает как политик. И он знает: на действия всегда будет ответ. Вопрос в том, какого ответа ты ждешь. При президенте Хатами Иран поддержал действия США в Афганистане и даже пообещал прекратить обогащение урана. Но администрации Буша этого показалось мало, ведь она считала, что такой режим вообще не имеет права на существование. То есть режим должен был уничтожить сам себя. Соответственно в такой ситуации ни о каких договоренностях не могло быть речи. Обама не требует, чтобы страна поменялась, чтобы Иран признал Израиль и даже чтобы прекратил обогащение, поскольку этого не будет. Он настаивает, чтобы Иран прекратил поддерживать террористические организации -- даже не столько «Хизбаллу», сколько ХАМАС, и чтобы у Ирана не появилось ядерного оружия, что можно было бы контролировать с помощью глубоких и регулярных инспекций. То есть Обама настаивает на том, что Иран реально может сделать сам. Кроме того, своими действиями прежняя администрация отвратила от себя европейских союзников. Если доверие восстановится, позиция ЕС по отношению к Ирану может быть ужесточена, и США и Европа начнут действовать как альянс».

Россия

Если исходить из того, что администрация Обамы готова на реальные компромиссы при ответных шагах, как это может повлиять на отношения с Россией?

Иногда вспоминают Клинтона, поскольку в команде Обамы немало «клинтонианцев». Однако, добавляют эксперты, Россия уже никогда не будет наслаждаться тем к ней отношением, которое существовало при Клинтоне, когда Москве было сделано множество уступок, основанных на надежде. Но именно при Клинтоне было и серьезное охлаждение отношений, вызванное событиями в Югославии, в которых, кстати, активную роль играл нынешний вице-президент Джо Байден. Не стоит забывать и разворот Примакова над океаном. Напомним, он летел в Вашингтон, когда США начали бомбардировки Югославии. В знак протеста премьер вернулся в Москву, так и не начав визит.

Вот что писал Стивен Уолт в 2000 году: «Самого серьезного упрека Клинтон заслуживает за состояние связей с Россией. В годы его президентства... российско-американские отношения заметно ухудшились почти по всем параметрам».

А вот как видели свои задачи приходящие к власти республиканцы: «Беда в том, что наша поддержка демократии и экономической реформы выродилась в поддержку Ельцина... Политика Соединенных Штатов по отношению к России должна быть сфокусирована на важнейших проблемах в сфере безопасности... Америке необходимо признать за Россией статус великой державы и осознать, что у нас с ней всегда будут как совпадающие, так и расходящиеся интересы». Слова принадлежали Кондолизе Райс.

Таким образом, на практике мы всегда можем увидеть разрыв между первоначальными намерениями и фактическими результатами. Зная это, какие прогнозы можно строить в отношении политики Обамы? А главное, что России следует знать о пределах возможностей американских политиков?

Со стороны может показаться, что действия новой администрации обладают безграничной эластичностью и ради исправления ошибок Буша и достижения результатов Вашингтон сегодня пойдет на многое. В реальности и у «идеалистов», и у «прагматиков» есть пределы, которые налагают четыре базовых фактора.

Первый фактор -- готовность самой России взаимодействовать.

«Думаю, изменением самого подхода США смогут улучшить отношения, скажем, со странами Южной Америки, -- полагает Леон Арон. -- Но с другими странами, в особенности такими, как Иран или Северная Корея, вряд ли. Потому что интерпретация дружественноcти намерений одной страны другими странами останется неизменной: через призму своих ценностей и как производное своих национальных интересов». По этой же причине Арон считает маловероятной грандиозную «перезагрузку» с Россией. «Values нынешнего Кремля и его внутриполитические установки и цели трудно совместимы с американскими», -- поясняет эксперт.

В последние месяцы Москва увязала заключение нового договора по СНВ с позицией США по ПРО. Эту «связку» некоторые в США восприняли как настораживающий знак. Еще зимой Обаму предупреждали: отказ от ПРО Москва воспримет как слабость и либо начнет требовать большего, либо попросту сочтет его «слабаком». Соответственно, когда из Москвы пришли слова о ПРО и СНВ «в одном флаконе», «идеалисты» сказали: видите -- мы предупреждали.

«Надо начать обсуждать характер угроз, в том числе с обменом разведданными, -- возражает Дмитрий Саймс. -- Когда станет возможен общий диалог между США, Европой и Россией, можно обсуждать, какую систему создавать, как установить радар, чтобы он не охватывал российскую территорию, как обеспечить интегрированный контроль и постоянное присутствие российских специалистов на объектах. Не уверен, что это произойдет, но договариваться можно, возможности есть».

Сотрудник совета по международным отношениям Стивен Сестанович в недавнем выступлении говорил так: «Россия почти все считает угрозами для себя: НАТО -- угроза, «Восточное партнерство» -- угроза, даже сотрудничество, казалось бы, к всеобщей пользе, в Центральной Азии -- тоже угроза». Такой подход, полагает он, затрудняет какое-либо вовлечение России.

Фактор второй -- пределы готовности Соединенных Штатов.

Многое будет зависеть от того, что администрация Обамы готова положить на стол переговоров, считает Саймс. «Если только новый договор взамен СНВ и больше никаких уступок ни по ПРО, ни по постсоветскому пространству, тогда вряд ли можно ожидать реальных сдвигов, -- полагает он. -- И это не значит, что, положи мы все эти моменты на стол переговоров, «прорывы» будут. Но если мы их не положим, прорывов не будет точно».

Фактор третий -- понимание, что, изменив подходы, Америка не изменит себе. Есть вещи, на которые Вашингтон не согласится, и это не должно рассматриваться как предательство идеи «перезагрузки», коварство замыслов и пр.

«Нельзя договориться, чтобы Грузия никогда не была в НАТО. Но можно договориться, что Грузия не будет получать тяжелое вооружение от США или других стран с помощью или на деньги США, -- говорит Саймс. -- Нельзя договориться, чтобы Украина никогда не была в НАТО, но можно договориться, чтобы не было такого активного вмешательства США во внутреннюю политику Украины. Нельзя договориться, чтобы США признали Абхазию и Южную Осетию. Но можно договориться, чтобы США сказали Саакашвили: любая военная попытка изменить ситуацию с двумя республиками обернется для него самого печальными последствиями».

Необходимо помнить и об особенностях команды Обамы и политической системы США в целом. «Сегодня в окружении Обамы есть несколько политиков, которые весьма заинтересованы в налаживании отношений с Россией. Это прежде всего министр обороны Роберт Гейтс, председатель объединенного комитета начальников штабов адмирал Муллен и глава совета по национальной безопасности Джеймс Джоунс, -- говорит Саймс. -- Кстати, Гейтс -- один из немногих членов правительства, кто получил кабинет в Белом Доме. Он близок к Обаме и общается с ним практически ежедневно».

Но, говоря об окружении президента, нужно помнить, что оно не монолитно. Так, Джо Байден и Хиллари Клинтон -- «продукты конгресса». А конгресс далеко не всегда соглашается с президентом даже при наличии в палатах партийного большинства и все последние годы питает к России не самые теплые чувства. И, как выразился один наблюдатель, «пытаться это изменить -- себе дороже».

«Затем есть те, кого в России называют «чиновниками», -- продолжает Саймс. -- Они не на первых ролях, но на значимых постах и в Белом Доме, и в Пентагоне, и в госдепе. Некоторые известны крайне отрицательным отношением к России, хотят продолжать поддерживать «цветные революции» на постсоветском пространстве, и они останутся в системе власти. Потому что они часть демократической политической машины США. И недооценивать этих людей нельзя.

Пока они выжидают, потому что критиковать и тормозить нечего -- президент еще ничего не положил на стол. Но они и не предостерегают от последствий тех или иных действий. В частности, никто не донес до высшего руководства, какая реакция последует от России на военные учения с Грузией. А ведь реакцию можно было упредить, если бы о последствиях было сообщено на самый высокий уровень. Это не значит, что их бы учли, но факт тот, что машина этих предупреждений о политико-психологической среде в отношении России не отстроена. А вот с Китаем подобные вещи давно научились просчитывать. Им не всегда следуют, но бумаги на стол кладутся. С Россией такой механизм требует восстановления. Он ушел еще при Клинтоне, когда страна перестала быть для Америки приоритетом».

И это последний фактор, о котором надо помнить: Россия не является приоритетом внешней политики США. Вашингтону гораздо важнее вывести войска из Ирака, не разбалансировав при этом весь регион; урегулировать ситуацию (насколько это возможно) в Афганистане и снять угрозу, исходящую от нестабильного Пакистана.

В целом можно сказать, что приоритет есть «перезагрузка» отношений с мусульманским миром, поддержание стратегических управляемых отношений с Китаем и восстановление исторических альянсов, поскольку те же европейцы жизненно нужны в урегулировании мировых трудностей.

«Россия есть фактор. Она стала видеться таковой в Америке после мюнхенской речи Путина, после событий в Грузии в августе, -- добавляет Саймс. -- Я не оцениваю эти речи и действия с позиций «плохие -- хорошие». Я говорю о другом: Россия стала фактором, который нельзя не учитывать. Обама заинтересован в нормализации отношений с Россией, но Россия не является для США высшим приоритетом, и вряд ли администрация будет готова подчинять другие приоритеты отношениям с Москвой». Но даже поменяв внешнеполитические принципы, американцы вряд ли изменят принципам национальным, про которые исследователи говорили так: «Американцы гораздо более, нежели канадцы, европейцы или японцы, склонны верить тому, что «существуют четкие разграничительные линии между добром и злом».