На 64-м году оборвалась жизнь Евгения Федоровича Сабурова. Несколько лет назад, предваряя свою поэтическую подборку в журнале «Знамя», он рассказал о себе почти исчерпывающе: «Родился в Крыму. Выучился в Москве на математика, но занялся экономикой. Стихи пишу сколько себя помню. Печатался скудно, потому что это дело казалось малоинтересным. Сходил в правительство, когда объявили демократию, попал в самое пекло. Можно сказать, на моих руках СССР развалился. Съездил за границу на родину, поруководил, но вернулся живым. Под нажимом внезапно обрушившегося на меня свободного времени защитил докторскую и выпустил наконец два сборника стихотворений «Пороховой заговор» (1995) и «По краю озера» (2001). Занимаюсь образованием. Думаю, что это возрастное».

Кое-что в этой краткой емкой и ироничной автобиографии стоит расшифровать. До перестройки Сабуров на родине не печатался вовсе, хотя не худшие собратья по цеху высоко ценили его стихи. Отправившись во власть (1991), он был сперва заместителем министра образования РСФСР, а затем вице-премьером и министром экономики в правительстве И.С. Силаева. В родном (оказавшемся заграничным) Крыму был председателем правительства (1993--1994). Образованием он занимался, возглавляя Федеральный институт образования. Наряду со стихами писал прозу и драматургию. Вел колонку в журнале «Неприкосновенный запас». В 2006 году «Новое издательство» выпустило еще одну поэтическую книгу Евгения Сабурова -- «Тоже мне новости».

Кажется, наиболее точно о поэзии Сабурова написал Михаил Айзенберг: «Это живое слово, а не мертвое. Определить на формальном уровне, чем одно отличается от другого, очень трудно и требует особой, совершенно неразработанной еще терминологии, а вернее, нового, совсем другого литературоведения. Надежда только на «имеющих уши». Живое слово невозможно сымитировать, и в этой области любая реальная болезнь плодотворнее симуляции.

Неотчужденное слово всегда немного косно, очень уязвимо. Но только то, что родилось беззащитным, лишенным покрова, может расти. Явление, изначально полностью защищенное, не вызревает. Только прозябает в своем панцире.

Поэзия Сабурова панциря лишена совершенно: такая колеблющаяся мыслящая плазма. Такой Солярис. Образ автора теряет четкость, расплывается, множится, как во сне, уже неясно, кто перед тобой».

В одном из интервью Сабуров объяснил, почему ему удается сочетать то, что многим кажется несовместимым: «Поэт пишет стихи; госдеятель принимает решения. То и другое требует конкретности мысли, и противоположен этому разве что мыслительный механизм фундаментального ученого, который работает по преимуществу с абстракциями, стараясь не выразить или изменить ситуацию, как эти двое, а только ее объяснить».

Конкретность поэтической мысли не противоречит той расплывчатости авторского лица, о которой писал Айзенберг.

Не смыкай глаза, красотка,/ жизнь еще не умирает,/ продолжается полет./ Самолет воздушной лодкой/ в море Черное ныряет, вырывается вперед.// Сядем мы, голубка, в кресла/ и совместно телевизор/ благодарно поглядим./ Умер только дух арфиста,/ а душа его воскресла/ -- Персефона, Эвридика -- в глубине забытых зим <...> То ли женщина нам дух переступает/ или заступает нам пути,/ то ли дух на женской тает/ широко раздвоенной груди.// То ли женщина нашла, смолола колос,/ а потом его снесла в Аид,/ то ли это -- не смыкай глаза, красотка, -- голос,/ только голос над землей моей звенит.

На одном из поэтических сайтов стихотворение это значится «визитной карточкой» Евгения Сабурова.