В него влюбляются с первого звука, с первого взгляда. Мы не можем забыть чарующего своей робостью Тонио в телетрансляции «Дочери полка» Доницетти, где даже рядом с великой лицедейкой оперы Натали Дессей Флорес сиял диамантом с редкой игрой граней. Я лично не могу забыть его в «Семирамиде» Россини в барселонском театре «Лисео», где во второстепенной роли царя Идрено он источал такое положительное певческое очарование, что затмевал всех виртуозок вместе взятых. Хуан Диего Флорес, кажется, рожден, чтобы побеждать.

Но недавний концерт перуанского певца в Московском доме музыки несколько разочаровал. Он был скован, жестковат, суховат. Дивный светлый голос с легко узнаваемым серебристо-парчовым тембром, конечно, был предъявлен. Но дальше певческого обаяния дело не шло. Про тембр Флореса, впрочем, есть разные точки зрения. Американский критик Дэвид Шенголд, например, считает, что «технически великолепно контролируемый голос Флореса не имеет изумительно красивого тембра Дмитрия Корчака». А я вам скажу, что на концерте нашего упомянутого соотечественника я схожу с ума от скуки, потому что не нахожу в этом пении ровно никакого содержания, а потому и не замечаю, хорош или нет тембр его голоса.

А что же нынешний концерт Флореса? Каким предстал обладатель редкого tenore di grazia, главный лирический тенор нашего времени? На сцену вышел красавец latin lover, хоть и во фраке, но застегнутый буквально на все пуговицы. Рядом с ним -- пианист Винченцо Скалера, улыбчивый, но тоже напряженный. Путь к победе начинается со страшного волнения, и превратить эту отрицательную эмоцию в положительное созидательное одушевление и означает отогнать от себя бесов уныния и страха. Ария из оперы Россини «Елизавета, королева Английская» сложна и затейлива. Голос звучит ровно, но резковато. Перед верхними нотами Флорес закатывает глаза, как будто собирается прямо на сцене потерять сознание. Это страх перед прыжком в пропасть. Певец -- как тореадор: ему надо пробить сознание публики шпагой своего голоса, и певцу-премьеру зачтется только смертельный удар. Мы видим, как в этом красивом теле во время пения все работает, как часовой механизм. Все отшлифовано -- до миллиметров улыбки, до миллисекунд дыхания. Все повороты и переходы удаются певцу, и он уходит под аплодисменты передохнуть. Аплодисменты катятся ему вслед. Но затихают. Разве возможна пауза в блестящем концерте?

После короткой передышки Флорес возвращается. Ему полегчало: затейливая ария должна была стать вводной серенадой в мир тенора, и она сработала. Теперь три песни из «старческих грехов» Россини -- то, что великий композитор писал для своих званых вечеров в Париже, когда отдалился от оперы. Тут нет бешеных трудностей, легкое, светлое, забавное можно петь свободнее. Лицо Флореса расправляется, одухотворяется, начинает постепенно сиять. И песня за песней текут в нас легко и изящно. Пианист один играет короткую забавную вещицу Россини, и улыбка на его лице растворяется в грациозных нотах. Перед антрактом Флорес поет еще арию Россини -- из оперы «Зельмира», и снова ему приходится внутренне напрячься и стать немножко похожим на хорошо действующую машину. Никакой лирики! Легкая горечь разочарования входит в меня. Я не могу понять, почему же этот человек так действует на меня в театре и в записи на дисках. В чем загадка?

Второе отделение начинается с арии Ромео из оперы Гуно. Сладкий шлягер, не без грусти, с прожилками лирики. Голос звучит мягче, теплее, нежнее. И мы чувствуем то предощущение зари, предвосхищение счастья, которое и есть смысл этой арии. Что-то во мне начинает таять. Потом четыре арии-сцены из сарсуэл. С ними вместе входит загадка этой, казалось бы, простой музыки: загадка личности, прячущей свои проблемы внутри себя. Глубоко посаженные глаза Флореса постепенно становятся горестными, страдающими, он как будто готов разрыдаться. Он поет совсем не просто, и за каждым номером стоит характер, драма, судьба. Мы дождались: певец пустил нас в свою душу. И ни на какую машину он не похож, это нам так только показалось. Живой человек, но привыкший сдерживать, скрывать, таить свои чувства. И в конце «обязательной программы» звучит ария смятенного Арнольда из оперы Россини «Вильгельм Телль», и мы уже никуда не отпускаем от себя живого, страдающего человека. Шквал аплодисментов! Нескончаемые крики «браво»! Умно составленная программа концерта с восходящей линией к глубине и печали раскрыла нам все тайны замечательного одухотворенного артиста.

А потом на бис -- сверкающая ария Альмавивы из «Севильского цирюльника», девять нот до в арии Тонио из «Дочери полка», иронично спетая песенка Герцога из «Риголетто». А в промежутках -- вой и стоны зрителей. Почему Флорес считается суперзвездой, вопросов не возникает. Публика расходится в легком помешательстве.