Сегодня в Малом театре в третий -- и последний -- раз театр Cloud gate танцует «Курсив». Танцует -- вообще-то не совсем подходящее слово; точнее, рисует собой, как бы странно по-русски это ни звучало. Дело в том, что спектакль, поставленный худруком труппы Лин Хвай-Мином, -- это фантазия на темы китайского шрифта.

Шрифта рукописного, и потому лучше было бы перевести название как «Скоропись» (курсив у нас все же ассоциируется с печатным текстом). А в спектакле имеется в виду тот стиль написания иероглифики, что пришел на смену чинной каллиграфии, -- быстрый и небрежный промельк кисточки по бумаге, который разобрать в разы сложнее, чем упорядоченный древний шрифт.

Потому на сцене не люди, не их взаимоотношения и конфликты -- только знаки, обретающие то уставную твердость, то современную текучесть. Соответствие заявлено с первых же сцен: в луче света гнется, пластается, под немыслимыми углами выворачивает конечности девушка, а у нее за спиной на экране проявляется иероглиф; сначала одна линия проведена невидимой кистью, затем другая. Еще одна сцена -- приключения капли туши в воде (сюжет, так любимый восточными мастерами): танцовщица в платье с длиннющими легкими рукавами плавно ими взмахивает, и черная ткань течет в воздухе, как в прозрачной жидкости, колышется, и даже (отлично сделанный оптический обман) кажется, что уже перемешивается с воздухом, создавая серую дымку. Когда к танцовщицам присоединяются коллеги, каждый знак существует по отдельности, и все же очень близко друг к другу: бумагу (сцену) используют экономно.

Уже не отдельный тщательно выписанный знак, но толчея неразборчивых штрихов, на экране-заднике проявляется кусок страницы без начала и конца, граница изображения даже разрезает знаки на части. И в пластике смешивается традиционнейший острый жест пекинской оперы, упражнения кунг-фу (в большом количестве, часть зрительного зала даже составили отечественные поклонники жанра, прицельно пришедшие посмотреть на аутентичное искусство) и, безусловно, воспоминания об американском танце модерн, о Марте Грэм и Хосе Лимоне. И становится ясно, что, конечно, этот самый «Курсив» -- он не только о приключениях письменной речи. Он о странной судьбе азиатской хореографии, существовавшей многие тысячи лет в своем ритме («Небесные врата» -- название театра -- происходит от названия самого древнего китайского танца, которому, по официальной хронологии страны, пятьдесят веков), а потом вдруг кинувшейся осваивать ритмы чужие. О том, как чужая манера переваривается, переживается азиатскими стилями движения, как любой арабеск все равно апеллирует к боевой стойке кунг-фу, как на поверхности еще идет рябь от западных влияний, а внутри торжествует великая Азия. И о том, как различно течет время в двух мирах, ведь китайская скоропись, неосторожная и торопливая, на взгляд местных обитателей, так предъявляется в спектакле, что москвичам кажется просто воплощением медитативного спокойствия. Изредка капающие звуки, редкий стук барабана, длиннющие паузы и никуда не торопящиеся передвижения живых иероглифов замедляют, кажется, не просто ритм жизни, но и впрямую сердечный ритм. Но знакам и вправду спешить некуда -- у них в запасе вечность. Наш народ же, выбираясь из зала, уповал на то, что «следующий спектакль на Чеховском будет поживее». Ну да, далее в программе -- шведский танцреволюционер Матс Эк, поставивший в стокгольмском театре «Игру снов» Августа Стриндберга. Там помедитировать явно не удастся.