Формально главной героиней вечера была электронная виолончель Silent Electric Cello от «Ямахи». В качестве события подавалась ее премьера, а не игра Давида Герингаса. (Десятилетия назад он входил в круг самых просвещенных советских исполнителей -- с блестящей русской школой и европеизмом взглядов. Теперь приезжает с концертами в Россию нечасто.) И не новая музыка совершенно неизвестного здесь и крайне популярного на Западе композитора Эркки-Свена Тююра. Не замыслы и манеры дирижера Гинтараса Ринкявичуса и не класс Российского национального оркестра.

Виолончель, характерно крякнув штекером, воткнутым в ее прозрачное технологичное тело, продефилировала ухоженной моделью через недлинное первое отделение концерта. Публика приняла ее благосклонно. И в строгом, абстрактно-философичном Концерте для электронной виолончели с оркестром Эркки-Свена Тююра, и в томной, непременно и всегда очаровательной музыке Астора Пьяццолы. Затем виолончель удалилась. Вторую симфонию Рахманинова, озвученную РНО с Ринкявичусом, прослушало чуть больше половины публики. А жаль, она была сыграна вдохновенно: дирижер задрапировал ее крупными, мягкими складками дышащей фразировки и волнообразных кульминаций. Такого большого, светлого и печального звука струнных в БЗК давно не слышали. Струнники РНО явно брали реванш у разрекламированной соперницы.

Надо сказать, в руках аристократичного мастера Герингаса она вела себя корректно. Почти ничем не нарушая эстетического академизма ситуации. Часть публики так и ушла домой в заблуждении: анонсы почему-то рассказывали, что электровиолончель придумана только что и специально для Герингаса.

Меж тем история электронных инструментов насчитывает больше трех десятилетий, правда до 90-х инструментарий в основном позировал перед неакадемическими аудиториями (часто вполне искушенными). С тех пор как электронные инструменты вторглись на пограничные с академической практикой территории и принялись заигрывать с классикой, в каталоге «Ямахи» поселилось по нескольку моделей электронных скрипок, альтов, виолончелей и контрабасов. Одни более «попсовые», другие, как Silent electric cello, ориентированы на академических музыкантов.

Профессионалы утверждают, что одно из лучших свойств инструмента -- служить хорошим тренажером. Он на несколько порядков дешевле акустического (около двух с половиной тысяч долларов), легче, а на ощупь -- как настоящий. Если подсоединить наушники, соседи наконец забудут про ваши гаммы и, может быть, перестанут подбрасывать под дверь дохлую кошку/живую мышку.

Между тем в концерте виолончель работала отнюдь не тренажером -- отвечала за неповторимость качества. Да, коли партитура предусматривает управление звучанием через пульт, то могут выстраиваться новые акустические образы. Но Герингас играл «в колонки». И если в партитуре Тююра некая игра «усиленного» сольного и естественного оркестрового тембров была слышна, заметен «электроакустический» профиль конструкции, то «усиленный» Пьяццола ничем не отличался от себя же акустического. Разве чуть громче. Эстетство танго и милонг Пьяццолы и способность Герингаса отдаваться их томительной утонченности пришлось дослушивать сквозь акцентированную колонками эстрадность.

По мнению Давида Герингаса, ценность инструмента -- в неортодоксальных звуковых возможностях: «Это обычный инструмент, исполнитель играет на нем, как на обычной виолончели. Но для новых композиторов, создающих новый репертуар, -- это способ играть тембрами, находить непривычные звуковые качества, конструировать из них музыку».