Константин Батынков пишет беглой скорописью, напоминающей рисунки на полях, лихие, сделанные пером иллюстратора позапрошлого века. Он так торопится писать множество картин, устраивая по нескольку выставок в год, что, кажется, еле успевает за самим собой. При такой потрясающей, редкой в наших краях производительности устроенная к пятидесятилетию художника ретроспектива, разумеется, не могла вместить даже фрагментами все серии, сделанные им за последние двадцать лет. Впрочем, обозначенные в названии «Живопись, графика, видео 1989--2009» в этом случае не обещают разнообразия -- за какую технику Батынков ни берется, история получается одна (в основном черно-белая) -- о пространстве света, где наступают последние дни, о подробностях и происшествиях слегка подзатянувшегося конца, где не осталось уже ни цвета, ни полутонов.

Почти в каждой работе внимательный зритель разглядит множество сюжетов, собранных из крохотных элементов мизансцен. Можно долго разбираться в происходящем, и составленный перечень напомнит передачу новостей сразу на всех каналах. За какую бы тему ни взялся художник, получаются у него множащиеся иллюстрации к бесконечному информационному потоку: самолеты терпят крушения, вулканы взрываются, вооруженные планеты сталкиваются, город смывает ливнем, леса наступают, люди падают на ровном месте.

Немалое на всякой батынковской выставке число работ, увеличенное в разы на четырех этажах музея в Ермолаевском, грозило обернуться утомительными повторами, художественным потопом. Ничего подобного -- множество хорошо уже известных историй про «Войну», «Бегущих по волнам», «Барокко», «Лес», «Интерьеры», «Другую жизнь» (поделившуюся названием с юбилейной выставкой) выступают непрерывными вереницами, декларируя длительность и множественность важнейшим качеством искусства Батынкова. Показать во всей полноте батынковский миф куратору родной для художника Крокин-галереи Александру Петровичеву удалось не за счет экономного отбора лучших произведений, как обычно бывает на ретроспективах; наоборот, множество оттенков и мотивов сложились в симфонию. Декоративность, выступающая на первый план, когда смотришь на одну картину или разглядываешь серию работ, на выставке в Ермолаевском отступила -- смыслы сгустились.

Батынкова по старой памяти называют «митьком», но тельняшка вместе с ранними работами осталась в прошлом. Он по-прежнему не хочет никого победить, но в отличие от петербургских собратьев не стремится и рассмешить, уют достается лишь форме -- изящной, часто нарядной, определившей успех, почти популярность художника у широкого зрителя. Способствует этому и демонстративный отказ от анализа, философских спекуляций -- художника интересует только представление, самые драматичные эпизоды театра жизни, где глаголы важнее существительных, а история искусств представляет множество материала для цитат и организации пространства.

Яркая, образная фигуративность Батынкова часто выходит на грань орнаментальной абстракции -- мельтешащие черточки-кляксы, которыми обозначены человечки-самолетики-вертолетики, превращаются в геометрические элементы. Но стоит вглядеться, и манкая для зрителя и покупателя фантазия в духе Тьеполо или Лабаса в мире, где нет веры ни в Создателя, ни в счастливое будущее, оборачивается жестким и печальным социальным высказыванием. Но не приговором -- жизнь складывается из сотен происшествий, немыслимого числа крупных и мелких катастроф, но апокалипсиса пока нет. В битве черного и белого у Батынкова побеждает то свет (сияющая белизна холста или бумаги), то сгущающийся мрак. Не впервые уже предпринятая попытка взглянуть на мир с предельно возможной верхней точки новых результатов не дает -- как и старым мастерам, мир может предложить Батынкову лишь величие природы и безумие людского рода, где война не сильно отличается от мира, а множественность перспектив не позволяет увидеть главное, за чем и устроил свою живописную гонку художник Батынков.