Александр Петрович Межиров родился в московской интеллигентной семье, 18-летним ушел на войну, защищал Ленинград, в 1943-м был тяжело ранен и комиссован.

Первая его книга «Дорога далека» увидела свет в 1947 году, когда автор еще не окончил Литературный институт. Напечатанное там стихотворение «Коммунисты, вперед!» на долгие годы срослось с именем, оборачиваясь то «охранной грамотой» и «патентом на благородство», то «несмываемым клеймом». Споры о том, в какой пропорции соединились в этих стихах искренность и расчет, велись долгие годы и, вероятно, будут закипать и в будущем, но сами чеканные и энергичные строки помнятся и тем, кто не симпатизирует ни их автору, ни тем более партии, в которую тот вступил на фронте: Я давно понимаю/ Военный устав/ И под выкладкой полной/ Не горблюсь давно./ Но, страницы устава до дыр залистав,/ Этих слов/ До сих пор/ Не нашел/ Все равно.// Год двадцатый./ Коней одичавших галоп./ Перекоп./ Эшелоны. Тифозная мгла./ Интервентская пуля, летящая в лоб, -- / И не встать под огнем у шестого кола.// Полк/ Шинели/ На проволоку побросал, -- / Но стучит над шинельным сукном пулемет./ И тогда/ еле слышно/ сказал/ комиссар:/ -- Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!

Была у Межирова и другая визитная карточка -- тоже военная, тоже врезающаяся в память. Мы под Колпином скопом стоим,/ Артиллерия бьет по своим./ Это наша разведка, наверно,/ Ориентир указала неверно.// Недолет. Перелет. Недолет./ По своим артиллерия бьет <...> Мы под Колпином скопом лежим/ И дрожим, прокопченные дымом./ Надо все-таки бить по чужим,/ А она -- по своим, по родимым.// Нас комбаты утешить хотят,/ Нас, десантников, армия любит.../ По своим артиллерия лупит, -- / Лес не рубят, а щепки летят. Эти стихи были написаны в «оттепельном» 1956-м и мгновенно обрели славу. Перепечатывались они гораздо реже, чем баллада о коммунистах. Когда на еще очень неясной заре перестройки Межиров в прямом телеэфире прочел их вместо всеми ожидаемых «Коммунистов...», акция эта показалась знаковой.

Литературная карьера Межирова была редкостно удачной. Книги его выходили регулярно, настоящий ценитель и знаток истинной поэзии, он всегда держался в собственных стихах «на уровне», уверенно вел роль взыскательного мастера, имел немало преданных поклонников, был высоко ценим профессиональным сообществом... Он много, успешно и, кажется, увлеченно переводил -- особенно с грузинского. Был артистичным рассказчиком, превосходно читал не только свои, но и чужие стихи, умел прельщать сердца (впрочем, и выводить из себя некогда близких людей -- тоже), обрел (частью -- собственными стараниями, частью -- коллеги помогли) головокружительную репутацию победительного и двусмысленного героя легенды, скрещенной с анекдотом, -- одновременно мудреца и плута, мистификатора и страдальца, эстета и бильярдиста, покровителя молодых и холодного конформиста. Многоликость автора и какая-то взвинченная недоговоренность ощущались если не во всех, то в очень многих межировских стихах, часто подходящих к опасной черте отчаянной исповеди, но удерживающихся от срыва.

Две книги у меня. Одна/ «Дорога далека». Война.// Другую «Ветровым стеклом»/ Претенциозно озаглавил/ И в ранг добра возвел, прославил/ То, что на фронте было злом./ А между ними пустота -- / Тщета газетного листа...// «Дорога далека» была/ Оплачена страданьем плоти, -- /Она в дешевом переплете/ По кругам пристальным пошла.// Другую выстрадал сполна/ Духовно. В ней опять война./ Плюс полублоковская вьюга./ Подстрочники. Потеря друга./ Позор. Забвенье. Тишина.// Две книги выстраданы мной./ Одна -- физически. Другая -- / Тем, чем живу, изнемогая,/ Не в силах разорвать с войной. В том, что боль и парадоксально сцепленная с ней «музыка» войны поэта не отпускали, сомнений нет, но задыхания, проговорки и темноты как этого стихотворения, так и всего межировского поэтического корпуса не одной войной обусловлены. Кажется, прикрытый незаурядным артистизмом страх прямого высказывания не отпускал его никогда.

В 1994 году Межиров эмигрировал в США, где и умер. Прах его будет захоронен на кладбище в Переделкине.