Может быть, прогнозы о том, что 62-й по счету Каннский кинофестиваль станет этапным в истории кино, и придется немного скорректировать, но одно можно сказать точно: в Канне в этом году не скучно. А любой человек, по долгу службы или по велению киноманского сердца когда-либо побывавший на фестивале, подтвердит: это очень немало. Пожалуй, главная причина этого жанровое разнообразие конкурсной программы. И в заповеднике авторского кино, каким является Канн, жанр в этом году доминирует. Фестиваль открылся диснеевским мультфильмом. Уже показаны в конкурсе фильм ужасов Ларса фон Триера «Антихрист», костюмная драма Джейн Кэмпион «Яркая звезда», гангстерский нуар Джонни То «Месть». Предстоит еще военный эпос «Бесславные ублюдки» Квентина Тарантино, который создатель «Криминального чтива» ласково называет «мой Эверест». А пока что самым успешным жанровым экспериментом оказался южнокорейский фильм о вампирах «Жажда».

Нежный вампир

Пак Чан Ук прославился в Европе после сенсационного успеха фильма Oldboy (Гран-при жюри Канна-2004; по слухам, председатель жюри Квентин Тарантино был не прочь отдать корейцу и «Золотую пальму», но победил в итоге Майкл Мур). После этого Пак снял несколько более или менее успешных картин («Сочувствие госпоже Месть», «Я киборг, но это нормально»), но особых лавров не снискал. И вот монументальная и кровавая «Жажда», история священника, после неудачного медицинского эксперимента ставшего вампиром.

Пересказ сюжета 133-минутного фильма займет как минимум пару страниц, поэтому просто скажу, что такого вы еще не видели. Тут и загадочный вирус, атакующий человечество, и новый религиозный культ, и философские рассуждения о тонкой грани, отделяющей мученическую смерть от самоубийства, и любовный треугольник, одна из вершин которого окажется по воле двух других на дне озера, а потом будет являться преступной парочке ехидным утопленником, и феерические полеты вампиров по ночному городу, и насущный спор о том, какая кровь вкуснее -- свежая или консервированная, полученная по взаимному согласию или отнятая насильно. При этом литературным источником всего этого является отнюдь не мусорный комикс, как в случае с Oldboy, а «Тереза Ракен» Эмиля Золя.

Действительно, Пак Чан Ук может повторить за французским классиком: «Я просто-напросто исследовал два живых тела, подобно тому, как хирурги исследуют трупы» (из предисловия к «Терезе Ракен»). Режиссера сколько угодно можно упрекать в избалованности, недисциплинированности и самопотакании. В особенности это относится к сценарию, в который, кажется, втиснуто несколько совершенно разных фильмов. Но в конце концов все эти упреки бьют мимо цели. Потому что кино Пака не о вампирах и маньяках, не о насилии и сексе и даже не о совести и мести. Оно об особом -- мучительном и напряженном -- способе существования белковых тел в пространстве окружающего мира. Эти тела болеют, бьются об острые углы, истекают кровью, испытывают боль и наслаждение. Ими управляет «глухое воздействие страсти», о котором писал Золя, их разрывают изнутри непонятные им самим силы. Именно поэтому искать секрет Пака в сюжете бессмысленно. Он открывается на уровне микроэпизода с его непривычной пластикой и завораживающей хореографией. Вот вампир подходит к босой девушке со спины, обнимает ее, приподнимает в воздухе, снимает свои старые башмаки, делает шаг назад и осторожно опускает в них любимую. А в финале эти самые, почти вангоговские башмаки упадут с сожженного рассветным солнцем хрупкого остова. Что ни говори, а это просто здорово. И это кино совсем другого уровня и класса, чем абсолютное большинство каннских фильмов.

Петр Мамонов в роли Горлума

В «Особом взгляде» прошла премьера первого из двух российских фильмов, представленных в этом году в Канне. «Царь» Павла Лунгина, может быть, и не удостоится того шумного успеха, который неожиданно выпал на долю «Острова», но мне эта работа показалась более сдержанной и достойной, чем предыдущие упражнения в русской духовности того же автора.

Кровопивец Иван Грозный (Петр Мамонов) призывает соловецкого игумена Филиппа (Олег Янковский) и назначает его митрополитом, чтобы тот поддерживал моральное спокойствие царя в трудный период польских происков и широкомасштабных репрессий. Филипп потворствовать царю не хочет, а чем кончится, и так понятно. Рассуждения о природе русского самовластья и нравственности в политике неизбежны, и, будьте уверены, недостатка в них не будет. Хорошо, однако, что наряду с очевидными историческими параллелями и картинами извечной русской тоски Лунгин оставляет место для вполне уникальной и актуальной драмы патологического экстраверта, который, будучи помазанником Божьим на земле, формально не нуждающимся ни в чьей поддержке, только этой поддержки, этого одобрения, этого сочувствия и взыскует со всей страстью свой натуры.

Хорошо и то, что благодаря 15 млн долл. бюджета и штатному оператору Клинта Иствуда, русский XVI век не получился картонным. Единственный серьезный упрек фильму -- это некоторая тоскливая, неповоротливая тяжеловесность, прямолинейность подачи материала, которая не дает развернуться характерам и страстям. Временами это кажется частью авторского замысла, а временами приводит к откровенно пародийным эффектам. Когда Грозный импровизирует диалог со своими противниками, подавая реплики то за себя, то за них, Мамонов с комичной точностью копирует сцену моральных терзаний Горлума из второго «Властелина колец». Вряд ли эта очевидная для современной культуры параллель входила в намерения авторов.

А главная удача Лунгина -- это лица. Проверить сложно, но почему-то верится, что именно такие -- несвежие, тертые, битые, с отпечатками грехов и страстей -- лица могли быть у людей в XVI веке. И Янковский, и Петр «Отец Родной» Мамонов, и Александр Домогаров, и особенно Юрий Кузнецов в роли Малюты Скуратова очень хороши.

Ответ Триера психотерапевтам

Еще один жанровый эксперимент, на этот раз неудачный, представил в основном конкурсе датский режиссер Ларс фон Триер («Рассекая волны», «Танцующая в темноте», «Догвиль»). «Антихрист» -- это провокационный хоррор о темной стороне женской сексуальности, который в Канне прошел под дружный хохот зала. А когда в финале этой залепухи появился титр «посвящается Андрею Тарковскому», хохот перешел в мощное «бу». Впрочем, не единодушное -- были и аплодисменты.

Психотерапевт (Уильям Дефо) и его жена (Шарлотта Генсбур) отправляются в затерянную в лесах избушку, чтобы справиться с горечью утраты: во время бурного соития супружеской пары (снятого с последней откровенностью) их малолетний сын выпал из окна. Дефо играет постоянного героя триеровских фантазий -- мечтателя, идеалиста и эгоиста, мнящего себя королем мира. Он настаивает на естественности скорби и обещает избавить супругу от страданий путем несложных психологических процедур по преодолению страха (очевидная месть режиссера когнитивным терапевтам, пытавшимся излечить его пару лет назад от тяжелой депрессии). Жена вначале успешно поддается лечению, а потом бьет мужа поленом по яйцам, просверливает ему в ноге дырку, в ногу продевает пудовое точильное колесо и отрезает ножницами себе клитор.

Смотреть на все это серьезно абсолютно невозможно. Сам Триер при этом абсолютно серьезен. При этом как самый умный и один из самых талантливых режиссеров Европы он, конечно, понимает, на что идет. Но все равно делает это, потому что иначе -- без провокаций и радикальных жестов -- ему просто скучно. Вот только жанр -- опасная вещь. Это ведь не просто коммерческий ярлык, но и архетипическая структура человеческого воображения. Слишком рабское следование канону и слишком демонстративное его нарушение, как правило, приводят к провалу. Триер хватает дубину жанра фильма ужасов и машет ею во все стороны, но мимо, мимо, мимо.

Над историей героини «Рассекая волны» мы плакали. Когда позвонки Бьорк хрустели в петле, мы содрогались от ужаса. Когда Грейс уничтожала подлый Догвиль, мы торжествовали. Сейчас просто хихикаем. И лишь пара моментов в фильме, когда героиня мысленно представляет себе внушающий ей ужас лес, сделаны так здорово, что их не стыдно посвятить памяти Андрея Арсеньевича.

Впрочем, любопытный момент. И те, кто хлопал, и те, кто свистел, остались в зале до самого конца финальных титров, хотя обычно занятая пресса уже торопится за компьютеры или на очередную вечеринку. Объяснение простое -- от Триера все время ждут подвоха, спрашивают себя: что этот тип еще выдумает, чтобы оставить нас всех в дураках? Потому и ждали, что боялись: а вдруг выкинет под конец еще какую-нибудь штуку и поставит все с ног на голову? Это означает только одно: интерес к Триеру не прошел и, скорее всего, не пройдет, пока он будет снимать. А польза от «Антихриста» хотя бы в том, что он в отличие от психотерапевтов помог Триеру выйти из депрессии.