После затишья

До середины XIX века Россия не знала, что такое индивидуальный политический террор против высшей власти. Были заговоры, убийства царей, но это было делом рук группировок, соперничавших за престол.

Первый, самый неожиданный, одиночный выстрел прозвучал в апреле 1866 года и принадлежал Дмитрию Каракозову. Александр II, которому этот выстрел предназначался, не сомневался, что стрелял поляк (в январе 1864 года российскими войсками было жестоко подавлено польское восстание за независимость), но, узнав, что стрелявший русский, да еще и дворянин, был искренне шокирован -- казалось, невозможно, чтобы русский, православный, посягнул на помазанника Божия. Все встало на свои места, когда через год в Париже император был обстрелян вместе с Наполеоном III, но уже поляком Березовским.

После этих покушений реформы, начатые царем-Освободителем, были приостановлены, и тем не менее благодаря уже проведенным преобразованиям гражданское общество динамично развивалось. И вдруг после десятилетия относительного затишья Россию потрясает серия покушений на высших сановников государства. В январе 1878 года Вера Засулич стреляет в приемной в генерал-губернатора Петербурга Федора Трепова, и в том же году Степняк-Кравчинский средь бела дня закалывает шефа жандармов Мезенцева. В феврале 1879 года Григорий Гольденберг совершает дерзкое убийство харьковского генерал-губернатора Кропоткина, а в марте Святополк-Мирский верхом на лошади догоняет экипаж нового шефа жандармов Дрентельна и на ходу эффектно, но не результативно стреляет в него через окно кареты.

Все покушавшиеся были молодыми людьми до 30 лет. И все называли свои действия ответом на произвол властей в отношении своего народа и своих товарищей-политзаключенных. Так, Вера Засулич прямо заявила на суде присяжным, что после того, как генерал-губернатор Трепов приказал высечь не знакомого ей лично политзаключенного Боголюбова (Емельянова) за то, что тот якобы не снял перед ним шапку, полгода ждала, кто же вступится за честь и достоинство человека. Не дождавшись, решила восстановить справедливость, как она ее понимала, сама. Присяжные, к слову, скандально оправдали Засулич.

Надо заметить, что 70-е годы -- время активного «хождения в народ», когда народники, представлявшие в основном организацию «Земля и воля», пытались активно заниматься просвещением и пропагандой своих идей непосредственно в деревнях. И подверглись за это жестокому уголовному преследованию, в результате которого десятки человек были отправлены на каторгу, некоторые умерли в тюрьмах, кто-то сошел с ума. Чем больше ожесточалась власть, тем радикальнее становилась оппозиция.

Способ Геделя

К весне 1879 года в «Земле и воле» наметился раскол: одни народники отстаивали продолжение политики «хождения в народ», другие считали, что «историю надо подтолкнуть», призывая к более решительным, в том числе радикальным, действиям против власти, которые, как они надеялись, всколыхнут народ и поднимут его на борьбу.

В марте 1879 года знаменитый впоследствии лидер будущих террористов Александр Михайлов доложил на расширенном заседании «Земли и воли», что в Москву прибыл их товарищ, собирающийся в одиночку совершить покушение на императора Александра II. Он не назвал его фамилию, но настаивал, чтобы ему была выделена лошадь с кучером и помощник для совершения теракта.

Большинство присутствующих было категорически против этого, резонно полагая, что покушение провалится и это только подтолкнет правительство к закручиванию гаек. Даже более того, оно получит дополнительный козырь для введения военного положения. После долгих и бурных дебатов было принято решение: организация дистанцируется от террориста, он действует на свой страх и риск, но никто не вправе ему запретить попытку, более того, желающие ему помогать в частном порядке, но не от имени организации также имеют на это право.

То есть покушающийся использует «способ Геделя», когда террорист-одиночка стреляет в императора из револьвера. Именно так действовал немецкий подмастерье Гедель в мае 1878 года, совершая в Берлине покушение на императора Вильгельма I, выстрелив в него, когда тот проезжал по городу в открытой карете вместе с супругой.

Гедель промахнулся, был схвачен и казнен.

Кастинг на убийство

Человеком, чье имя Михайлов так и не назвал на собрании "Земли и воли", где обсуждался будущий теракт, был 33-летний Александр Соловьев. В 1865--1866 годах он учился в Петербургском университете, с 1876 года примкнул к «Земле и воле», входил в группу Веры Фигнер и в 1877--1878 годах вел активную революционную пропаганду среди крестьян Поволжья.

В марте 1879-го он прибыл в Петербург и заявил о твердом своем намерении убить Александра II. Соловьев заверил, что предпримет этот шаг вне зависимости от поддержки товарищей, но все же хотел бы заручиться их мандатом и действовать от имени всех народников. Не получив официального разрешения, но приобретя нескольких твердых сторонников и помощников, Соловьев начал готовиться к покушению.

Он был совершенно уверен, что «смерть императора может сделать поворот в общественной жизни; атмосфера очистится, недоверие к интеллигенции прекратится, она получит доступ к широкой и плодотворной деятельности в народе; масса честных, молодых сил прильет в деревню, а для того, чтобы изменить дух деревенской обстановки и действительно повлиять на жизнь всего российского крестьянства, нужна именно масса сил, а не усилия единичных личностей, какими являлись мы». Как и многие народники, он был искренне убежден, что «то недовольство, которое теперь выражается глухим ропотом народа, вспыхнет в местностях, где оно наиболее остро чувствуется, и затем широко разольется повсеместно. Нужен лишь толчок, чтобы все поднялось...». Он и хотел «подтолкнуть историю».

Правда, сначала ему пришлось выиграть своего рода кастинг, так как неожиданно еще двое претендентов вызвались принести себя в жертву на алтарь народного благоденствия. Это были Лев Кобылянский и уже известный террорист Григорий Гольденберг. Но их кандидатуры были отклонены по «пятому пункту»: никто не хотел, чтобы власть представила все как «национальную проблему», и боялись возможности спровоцированных погромов. Поэтому у русского Соловьева оказалось преимущество по сравнению с поляком Кобылянским и евреем Гольденбергом.

Вера Фигнер писала в своих воспоминаниях о подготовке покушения: «Николай Морозов достал ему большой револьвер через посредство доктора Веймара, поплатившегося каторгой за эту покупку. Ежедневно Соловьев ходил в тир и упражнялся в стрельбе. С какой уверенностью он говорил, что промаха не даст...». Понимая, что покушение на царя -- акт жертвенный, то есть возможности спастись нет, Соловьев давно приготовил цианистый калий на случай как успеха, так и провала операции.

Вот что рассказывал на следствии о последних днях перед покушением сам Александр Соловьев: «Ночь с пятницы на субботу провел я у одной проститутки, но где она живет, подробно указать не могу; утром в субботу ушел от нее, надев на себя чистую накрахмаленную сорочку, бывшую у меня, другую же, грязную, бросил на панель. В субботу заходил на Дворцовую площадь, чтобы видеть, в каком направлении гуляет государь. В воскресенье совсем не приходил, а в понедельник произвел покушение. Ночь на второе гулял по Невскому, потом ночевал у проститутки...

С родителями я простился в пятницу, сказав, что на другое утро уезжаю в Москву. Форменную фуражку купил в Гостином дворе; револьвер мне уже давно подарил один мой знакомый... Я, как нелегальный человек, держал при себе револьвер, чтобы в случае попытки задержать меня было чем обороняться. Платье купил в Петербурге разновременно -- в январе и феврале. Яд цианистый калий я достал в Нижнем Новгороде года полтора тому назад и держал его в стеклянном пузыре; приготовил его в ореховую скорлупу накануне покушения».

Зигзаги царя

Утром 2 апреля, воспользовавшись тем, что Александр II, гуляя по Дворцовой площади, отлучился от свиты, чтобы побыть в одиночестве, Соловьев совершил на него покушение. Если верить его собственным показаниям, в последний момент, увидев царя так близко, он даже засомневался в своем намерении, но все же решился стрелять.

Первый выстрел -- и промах, император с криком «Спасите!» бросился бежать. Соловьев преследовал его, выпустив в убегающего царя четыре или пять пуль, но не попал, а только продырявил его шинель. Причинами промаха считали и волнение, и то, что Александр II, чтобы затруднить стрелявшему возможность попасть в него, убегал по-военному, зигзагами, и то, что револьвер, выбранный Соловьевым, был приспособлен для дальней стрельбы. Эксперты констатировали, что стрелок практически не мог попасть в царя с близкого расстояния, так как у него был дальнобойный револьвер, у которого была установлена иная высота прицела. О чем и заявил обвинитель во время суда. Что, к слову, дало возможность известному консерватору и главному редактору «Московских ведомостей» Михаилу Каткову, выступавшему вообще против публичности подобных процессов, съязвить, что «благодаря гласности, данной ученым экспертизам суда по делам о государственных преступлениях, нигилисты целого мира должны узнать впредь, что из дальнобойного револьвера, дабы попасть в голову на близком расстоянии, надо целить в ноги...»

Расстреляв все патроны, Соловьев не успел воспользоваться ядом (впрочем, по другим сведениям, воспользовался, но яд не подействовал должным образом). На него навалились охранники, жестоко избили и отвезли в тюрьму, где ему, по всей видимости, пришлось перенести и допросы с пристрастием, а возможно, и пытки.

При аресте Соловьев назвал себя Иваном Осиновым Соколовым и не указал, где его квартира. Его избили. Особенно усердствовал, бил саблей, стражник из охранной стражи Кох -- именно он первый его и поймал. Истерзанного Соловьева привели к градоначальнику, где он и провел практически весь день.

В связи с этим 6 апреля исполнительный комитет «Земли и воли» сделал специальное, предупреждающее в крайне резких тонах заявление: «Имея причины предполагать, что арестованного за покушение на жизнь Александра II Соловьева, по примеру его предшественника Каракозова, могут подвергнуть при дознании пытке, считает (комитет. -- Ред.) необходимым заявить, что всякого, кто осмелится прибегнуть к такому роду выпытывания показаний, исполнительный комитет будет казнить смертью. Так как профессор фармации Трапп в каракозовском деле уже заявил себя приверженцем подобных приемов, то исполнительный комитет предлагает в особенности ему обратить внимание на настоящее заявление».

За шиворотв революцию

Несмотря на то что Александр Соловьев был совершенно уверен, что убийство монарха всколыхнет Россию и это, как он неоднократно заявлял до покушения, было основным побудительным мотивом, на суде, подобно Вере Засулич, он отдельно заявил, что не мог не совершить этот отчаянный поступок, зная, каким мучениям подвергаются его товарищи в тюрьмах и на каторгах. Тем самым еще раз подчеркнув вынужденный характер своего деяния. В дальнейшем этот мотив справедливого воздаяния, невозможности более терпеть свое бесправие и произвол власти стал для радикалов основным и принципиальным. В листке «Земли и воли» после неудачного покушения писали: «Этот дикий произвол, отнимающий у специалистов всякую возможность действовать, превратил их в революционеров, кинул их на путь вооруженной борьбы и завязал их отношения к правительству в такой узел, что им теперь остается сказать: вы или мы, мы или вы, а вместе мы существовать не можем». Даже умеренный Георгий Плеханов писал в 1881 году: «История хватает за шиворот и толкает на путь политической борьбы даже тех, кто еще недавно был принципиальным противником последнего».

На исключительно политический характер мотивов Соловьева указывал и государственный обвинитель Дмитрий Набоков, в то же время подчеркивавший их неуместность и неблагодарность преступника: "Чисто личных причин у него не было и не могло быть. В самом деле, в чем заключается то зло, которое причинило ему лично русское правительство и августейшие представители царствующего дома? Отец его (лекарский помощник придворного ведомства), прослужив всю жизнь в имениях Ее Императорского Высочества, в Бозе почившей Великой княгини Елены Павловны, был щедро вознагражден ею за свою службу. Этим, однако, не ограничивались заботы августейшей покровительницы о злополучной семье: все дети получили воспитание за счет сумм Ее Высочества. Из них Александр Соловьев воспользовался наибольшей долей благодеяний, сыпавшихся с избытком на всю семью, -- он получил возможность окончить полный курс гимназии в качестве казенного пансионера. Оставив университет, Соловьев обратился с ходатайством о предоставлении ему должности, соответствующей его познаниям, и в этом ему не было отказано..."

Террорист-герой

Общественное мнение, которое традиционно было крайне негативно настроено к революционерам и любым насильственным действиям против власти, постепенно становилось более снисходительным. Видя, как стойко вели себя все приговоренные к казни террористы, как страстно обличали власть во время суда, как мужественно принимали смерть, общество если и не проникалось идеями и способами борьбы этих людей, то начинало понимать их мотивы и относиться к ним лично с состраданием.

На казни Александра Соловьева 28 мая 1879 года присутствовало 4 тыс. человек. Свидетели как процесса, так и экзекуции отмечали его совершеннейшее хладнокровие, с которым он выслушал приговор. С тем же хладнокровием он взошел и на эшафот. Это действительно вызвало у многих уважение. К примеру, по воспоминаниям Петра Лаврова, Иван Тургенев, живо интересовавшийся и изредка даже посещавший политические процессы, был крайне «вооружен против Соловьева, но потом, выслушав рассказ какого-то высокопоставленного приятеля, передавшего ему, как держал себя Соловьев на суде, его оценка совершенно изменилась, и он признавал в Соловьеве замечательный героизм».

Не случайно Катков вообще предлагал отменить публичность не только политических процессов, но и казней, так как большинство революционеров вело себя на них крайне мужественно, дерзко и агрессивно-атеистически. По словам Каткова, такие личности, как Соловьев, «в последние минуты могли еще порисоваться перед многочисленными массами, а люди этого рода любят порисоваться».

"Как в военное время"

После покушения император стал ездить с усиленной охраной. Вот что пишет цесаревич Александр, будущий император Александр III, сразу после выстрелов Соловьева: "Сегодня мне пришлось в первый раз выехать в коляске с конвоем! Не могу высказать, до чего это было грустно, тяжело и обидно! В нашем всегда мирном и тихом Петербурге ездить с казаками, как в военное время, просто ужасно, а нечего делать. Время положительно скверное, и если не взяться теперь серьезно и строго, то трудно будет поправить потом годами. Папа, слава богу, решился тоже ездить с конвоем и выезжает, как и я, с урядником на козлах и двумя верховыми казаками сбоку".

В своем ответе Петербургской думе на «поздравительное» послание в связи с неудачей покушения Александр II писал: «Обращаюсь к вам, господа: многие из вас домовладельцы. Нужно, чтобы домовладельцы смотрели за своими дворниками и жильцами. Вы обязаны помогать полиции и не держать подозрительных лиц. Нельзя относиться к этому спустя рукава. Посмотрите, что у нас делается. Скоро честному человеку нельзя будет показаться на улице. Посмотрите, сколько убийств. Хорошо, меня Бог спас...

Так я надеюсь на вас. Ваша помощь нужна. Это ваша обязанность».

Свою же обязанность он видел в ужесточении режима. Через три дня после покушения Соловьева, 5 апреля 1879 года, Россия была поделена на шесть военных генерал-губернаторств во главе с «шестью Аракчеевыми», как невесело шутили в обществе. Полномочия генерал-губернаторов были почти безграничны. Они могли предавать военному суду, «когда признают это необходимым», обвиняемых практически в любом государственном преступлении. Например, за распространение или даже «имения у себя» запрещенной литературы. Стоит отметить, что военно-полевые суды были введены в России после первых же покушений. Судьями в них выступали высшие офицеры. Суд был скоротечен. Приговор должен был выноситься в течение 24 часов. Для того чтобы эта чисто военная оперативность была соблюдена, можно было не вызывать свидетелей из отдаленных мест и тому подобное.

Всего с апреля до конца 1879 года было казнено 16 человек. Для России это была большая цифра, так как формально смертная казнь в России была запрещена еще Елизаветой Петровной и вводилась лишь в исключительных случаях. Покушение на царя и высших государственных чиновников власть сочла именно такими из ряда вон выходящими обстоятельствами.

За последующее, чуть более годичное, правление военного диктатора, министра внутренних дел Лорис-Меликова, который предложил политику сладкого пряника в виде реформ и жестокого кнута в виде репрессий против террористов, было вынесено еще 18 смертных приговоров. Одновременно с августа 1878 по конец 1880 года от рук самих террористов погибло 27 человек и многие были ранены. Вскоре же, после того как революционеры объявили, что «невиновных в этой борьбе нет», в терактах стало гибнуть значительно больше случайных лиц. Получался порочный круг: террористические акты, в ответ военно-полевые суды и казни террористов, как их следствие -- новый террор.

После выстрелов Соловьева произошли серьезные и радикальные изменения в самом движении народников. Как и предполагалось большинством, покушение, тем более неудавшееся, не всколыхнуло Россию, но зато окончательно раскололо революционное движение. «Земля и воля» практически прекратила существовать, разделившись на сторонников мирных, пропагандистских действий среди крестьян -- эта организация получила название «Черный передел» -- и террористов, организовавшихся в «Народную волю». Первое, что сделала «Народная воля», подписала смертный приговор императору, и последующие два года станут для него жизнью затравленного зверя, вплоть до гибели 1 марта 1881 года.