Премьера «Тараса Бульбы» состоится в юбилейный день Гоголя -- 1 апреля, в прокат картина выйдет 2-го, но со свойственной нашему времени беззастенчивостью промоутеры уже объявили ее самым масштабным проектом года, главным фильмом весны и т.д. Канал «Россия», финансирующий картину, активно предваряет впечатление, делая упор на патриотические и воспитательные ее достоинства. Можно, конечно, не обращать внимания на тексты телерепортажей по культуре (обычно их поручают молодым и не слишком грамотным сотрудникам), хотя некоторые пассажи, мягко говоря, вызывают недоумение. Например: «В экранизации Бортко более пристальное внимание уделяется эпизодическому персонажу повести -- казаку Шило, роль которого исполняет Михаил Боярский. В его уста режиссер вкладывает призывы, должные разбудить патриотические настроения в зрителе. «За православную русскую веру!» -- кричит Шило, кидаясь в бой с врагом». Однако и режиссер Владимир Бортко, оговариваясь, что главное для него -- «передать поэзию этого текста, максимально внимательно прочитать сказанное Гоголем», подтверждает в интервью, что ставил перед собой и политические, и воспитательные цели: «В конце фильма звучат слова Гоголя: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» Это призыв, и главное, чтобы его услышали -- и у нас в отечестве, и в ближнем зарубежье».

У Бортко свое понимание повести Гоголя: «Тарас Бульба» -- это зарождение дискуссии о западниках и славянофилах. С точки зрения Тараса, западничество, олицетворенное Андрием, -- измена. И, кстати, «Тарас Бульба» написан на русском». И свое понимание геополитики: «Русские и украинцы -- это один и тот же народ, Украина -- южная часть Руси. Их не существует без нас, и нас не существует без них -- мы едины. Да, сейчас есть два государства, но и раньше такое было. На территории Украины 100 лет было Княжество Литовское, потом 100 лет Речь Посполитая, но народ, который жил на этих землях, был тем же единым народом. Гоголь прекрасно это понимал и все время об этом говорил».

Тут важно отметить, что Гоголь это понимал не все время: в первой редакции (1833--1834) особого упора на православие и «русскость» не было -- в уста Бульбы и казаков громкие лозунги были добавлены в редакции 1842 года, когда у Гоголя идеология начала брать верх над художественностью. Надеюсь, это сравнение не обидит уважаемого Владимира Владимировича, но примерно то же самое произошло и с ним.

Вместо поэмы о живописном романтическом персонаже, буйном и могучем, противоречивом и страстном, неуправляемом, как природа, Бортко снял что-то вроде жития, в котором весь ход событий призван внушить зрителю те представления об истории, которые, прикрываясь Гоголем, предлагает автор сценария и режиссер.

Бортко внимательно прочел повесть и даже заметил, что в ней есть несообразности: например, «проходит 150 лет со времени приезда сыновей на хутор до смерти Бульбы», «или вот у Гоголя есть такие строки: «Тарас вскочил на коня, и конь почувствовал на себе двадцатипудовое бремя». А 20 пудов -- это 320 килограммов!» Не заметил он странным образом другого -- основного смысла «Тараса Бульбы», пожертвовав поэтичностью и страстностью ради «преимущества любимой мысли».

Гоголь ведь писал не историческую хронику, а поэму, в которой не важны были ни даты, ни реальные события, -- он охотно жертвовал историей ради поэзии. Историческая повесть была в моде, но для Гоголя ценнее сказка, легенда, романтическое восхищение национальной особенностью, а не утверждение «национальной идеи» и не создание идеальной модели патриотического произведения, чем занимается Бортко по заказу государственного телеканала.

Беда сегодняшнего официального патриотизма -- формальное и бездумное отношение к смыслу, к содержанию, замена идей риторикой, а поиска истины лозунгами. Нынешние идеологи глухи к оттенкам и не видят разницы между образом и декларацией.

То, что проект Бортко обернется неудачей, можно было понять уже на уровне сценария. Но у канала «Россия» была установка на масштабное полотно, а тут сразу столько плюсов -- и у Гоголя юбилей, и режиссер с именем, и о патриотизме охотно рассуждает, ну и опять же как не продемонстрировать «странам ближнего зарубежья» «русскую силу».

Вот и сняли картину, в которой каждый раз, когда острая казацкая сабля полоснет по пластиковому мешку с бордовой жидкостью под панцирем у актера, раздается: «Пусть же славится до конца века русская земля!» А где там русская земля, что, кроме лозунгов, про нее в фильме сказано, с чем она связана, на чем держится -- бог знает, догадывайтесь сами. Впрочем, Бортко сознает, что поступки героев мотивированы слабо, а для лихих набегов на мирное население -- в наше хилое духом, но более гуманное время -- нужно более весомое оправдание, чем молодецкая удаль и жажда военных трофеев. Поэтому в воспоминаниях Бульбы нет-нет да и промелькнет какой-то смуглый турок-злодей, глумящийся над своими белокурыми жертвами. Для усиления драматизма Бортко придумал и эпизод с приездом в Сечь управляющего Бульбы, оповещающего о разгроме татарами хутора, и демонстрацией изрубленного тела жены Тараса. Зверское убийство жены становится звеном цепи семейных несчастий, хотя у Гоголя муж и сыновья, простившись со «старой», как забыли о ней в начале повести, да так почти и не вспомнили больше...

Характер гоголевского Бульбы трудно оправдать психологически, но Богдан Ступка, приглашенный на эту роль, очень старается. Только роль ему не написали -- ни Гоголь (который был замечательный драматург, но в романтической поэме, стилизованной под эпос, ставил другие задачи), ни Бортко, совершенно задавленный конницей, массовкой, боями, пожарами и прочими спецэффектами. Поэтому в фильме получился эдакий Тарас Бульбенко, пожилой, неглупый, можно даже сказать, интеллигентный мужчина, совершающий странные, не имеющие внятного объяснения поступки и потому не вызывающий сочувствия. Даже его смерть на костре не способна выжать ни грана эмоций.

С детьми у Гоголя дело обстоит еще хуже -- им даже прямой речи почти не досталось, только описания и лаконичные авторские характеристики. Владимир Вдовиченков, сыгравший Остапа, в лучшем положении -- помимо первого эпизода драки с отцом у него есть еще смерть на эшафоте, где хоть можно что-то играть -- яростное сопротивление мужественного воина унизительности публичной казни. Но вот у Игоря Петренко, вынужденного по воле постановщика, играть соблазненного Западом, а не красавицей девицей, задача не выполнимая. Вообще-то Гоголь рыцарями-поляками любуется не меньше, чем казаками. Но Бортко им отказывает во всем, кроме внешнего лоска. Зато придумал Андрию сына, рожденного дочерью воеводы уже после смерти казака, и сцена, в которой воевода принимает младенца-внука, зарифмована с той, в которой Бульба купает новорожденного Андрия. Обе придуманы Бортко, которого напрасно упрекают в антипольских настроениях. Он, как жид Янкель, которого за это чуть было не утопили казаки, просто хочет сказать, что все люди -- братья. Просто некоторые братья поболее.

И напоследок о «жидах». Да, во времена Гоголя это слово еще не приобрело отчетливо оскорбительного смысла. У Гоголя линия Янкеля и его соотечественников -- важная для сюжета, ибо только с их помощью Бульба надеется спасти Остапа -- ведется традиционно комически, в духе народной средневековой традиции, под которую он стилизует свое произведение.

Но вот, честно говоря, не знаю, что бы делала я, если бы работала на государственном канале и принимала решение об экранизации. На Западе, который нам не указ, конечно, есть договоренность, что врагом или предметом насмешки не может быть представитель ни одной национальности из подписавших соответствующую конвенцию. Поэтому в голливудском кино так мучаются с образом злодея -- остаются только марсиане или русские, которые в соглашении не участвовали. В общем, там думают о политкорректности и о чувствах людей. Нам, может быть, этого не надо, не знаю. Может быть, нам важнее аутентичность -- с ней художественнее. Бортко, кстати, старается и дописывает Янкелю монолог о страданиях его, презираемого всеми, племени. И Сергей Дрейден произносит его с настоящим чувством...