Это, конечно, стало своего рода возвращением блудного сына. Валерий Гергиев не устает с гордостью повторять, что именно он некогда, еще в 98-м, приветил начинающего хореографа, пригласив его потрудиться в Мариинском театре. Результатом стал целый трехактный вечер Ратманского: «Поцелуй феи», «Средний дуэт» и «Поэма экстаза». Дальше все пошло по мариинскому обыкновению: два балета со сцены скоренько сошли, уцелел лишь «Средний дуэт», да и то, видимо, по причине удобства в эксплуатации, на то он и дуэт. Потом Ратманского позвали сочинить «Щелкунчика», но в процессе работы выяснилось, что у спектакля может быть только один автор -- художник Михаил Шемякин, и хореограф проект покинул. В качестве своего рода компенсации ему предложили «Золушку», которую он выпустил в 2002-м (к счастью, спектакль уцелел). С тех пор Алексей Ратманский стал главным балетмейстером РФ не только по таланту, но и по статусу -- заняв этот пост в Большом театре (само собой, должность главного балетмейстера Мариинского театра не ниже, но она с 96-го вакантна, что, может, и к лучшему, однако это другой разговор). И вот теперь, уйдя из Большого и подписав контракт с American Ballet Theatre как постоянный хореограф, он вернулся в город, где родился и где состоялся.

Наркоман, если эффект от дозы был ярким, хочет его повторить, а если «не вставило» -- исправить. Валерий Гергиев, да простится мне фривольность такого сравнения, следует этой стратегии: он все время стремится возобновить удачные постановки и переставить неудачные (иногда наоборот, но это тоже другой разговор). В конце 70-х он уже дирижировал «Коньком-Горбунком», сделанным в тогдашнем Кировском театре Дмитрием Брянцевым, и, как сам говорит, «давно является поклонником этой партитуры».

Что в день премьеры доказал делом: партитура Родиона Щедрина (хоть и сокращенная с согласия автора) звучала замечательно -- упруго, молодо полнокровно, заражая темпераментом, сверкая красками, то бурно-гротескными, то нежными и слегка ироничными.

Нежная ирония -- одна из главных интонаций хореографа Ратманского. Он человек культуры, пронизанный, пропитанный ею, и он, конечно, не ворует у предшественников и не насмешничает над ними, не пародирует, он как бы приглашает к чудесному путешествию по истории танца. Вот выходят два старших брата, их престарелый седобородый отец, а вот младший Иван в одних подштанниках. Папаша пантомимно рассказывает, какая напасть приключилась с их пшеницей, которую кто-то топчет на корню. Притом сценография Максима Исаева состоит из огромных (супрематических? конструктивистских?) геометрических фигур во вкусе 1920-х -- и во всем этом вдруг начинает мерещиться «Блудный сын» Баланчина. А когда является Царь-девица, видишь: ой, так и есть, в ее пластике почти прямые цитаты из баланчинской Сирены.

И про то, как бытовала в балете русская тема, хореограф, разумеется, прекрасно знает и как бы говорит нам: помните? а правда симпатично? И понятно ведь, что взмах крыльев в танце всегда будет взмахом рук, а их трепетание -- мелкой дрожью кистей, будь то лебеди Льва Иванова или жар-птица Фокина, таковы птицы и в «Коньке-Горбунке». Еще у Ратманского в подводном царстве волнообразные морские люди, похожие на всю гидроживность разом, залегают полукружием на пол и поочередно пробуждаются, когда объявилась пара их товарищей, посланная за требуемым Царь-девицей перстнем, -- совершенно уморительная аллюзия на четвертую картину «Лебединого озера».

Это облако аллюзий окутывает весь хореографический текст. Царь-девица дернет плечиком, намекнув на первую исполнительницу партии Майю Плисецкую. Ей поставлены неоклассические -- «баланчинские» вариации, очень быстрые и сложные. Но для виртуозки Виктории Терешкиной технических сложностей не бывает: она мгновенно, по-форсайтовски отпускает корпус и схватывает его снова, играет центром тяжести как ни в чем не бывало, легко и весело. Но оказалось, что и актерских сложностей для нее нет -- пантомимный комически-кокетливый флирт с Иваном (не менее точный и артистичный Михаил Лобухин) сыгран ловко и обаятельно-потешно.

Для Морской царевны с морскими же конями тоже сочинены дивные, текучие вариации с изобретательными изысканными поддержками -- их отлично танцует Екатерина Кондаурова, прямо-таки ожившая пластическая формула стиля модерн. Буффонная роль Царя, представленного тут тщедушным царьком, напоминающим Ленина из анекдотов, в рубахе с кремлевскими зубцами по подолу и в шапке -- Спасской башне, досталась Андрею Иванову. Он сделал ее отменно. Как и Илья Петров -- своего Горбунка. Вообще труппа показалась прекрасно: после Баланчина и Форсайта им, кажется, под силу любое количество штрихов и деталей за сколь угодно короткое время. А у Ратманского с его выдающейся музыкальностью деталей прямо-таки россыпи: он слышит партитуру во всех тонкостях, и его текст ей в этом смысле совершенно адекватен. Кроме того, когда артистам нравится, они начинают не работать, а танцевать, что, собственно, и превращает балетный театр из физкультуры в искусство, а спектакль -- в праздник.

«Конек-Горбунок» заставил задуматься о самом феномене творческой личности Алексея Ратманского. Мы же знаем: кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Особенно тот, кто жил в террариуме единомышленников, каковой представляет собой почти любой театр. Такое мироощущение, будучи отрефлексировано, у талантливого человека вполне может стать (и не раз становилось) предметом художественного высказывания. Есть выдающиеся произведения про то, как в тайник души проникла плесень и, более того, там поселилась, расплодилась и наконец всю душу заняла. А есть такие (их очень мало), что являют собой весть о душевной доброкачественности. Например, «Руслан и Людмила» Глинки именно такое произведение. «Конек-Горбунок» Родиона Щедрина -- тоже. Адекватность Ратманского этой музыке не только балетмейстерская, но и человеческая. Не имею чести лично знать г-на Ратманского, но ведь художник рассказывает о себе сочинениями. Так вот, совершенно очевидно, этот спектакль сделан с чистым сердцем. Которое, оказывается, можно сохранить до сорока лет, причем всю жизнь проведя в театре. Вот чудо-то, еще и почище всех чудес, выдуманных Петром Павловичем Ершовым в «Коньке-Горбунке».