По выходным на «Культуре» показывают новый проект под названием «Домашний театр» -- небольшой цикл камерных телеспектаклей, снятых по специальному заказу канала театральными режиссерами. Всего в этом проекте пять постановок (причем три из них сделал Владимир Мирзоев), каждая длится примерно час, а показывают их в хорошее время -- по субботам около пяти вечера.

Рассказывая о том, как важен этот проект, его инициаторы вспоминают любимые телеспектакли советских времен, имена Анатолия Эфроса и Петра Фоменко, объясняют, что придумали для старого жанра новый поворот: спектакли будут демонстрироваться как бы в процессе рождения, с фрагментами репетиций и обсуждений пьесы. На практике все оказывается не совсем так, хотя кое-что интересное действительно есть.

Первая постановка «Домашнего театра» -- «Пьеса для мужчины», которую Владимир Мирзоев сочинил по миниатюрам Даниила Хармса для Ефима Шифрина, -- оказалась одной из самых неожиданных в цикле. Все действие с начала и до конца происходит в одном и том же конференц-зале, среди одетых в деловые костюмы современных чиновников, молчаливо слушающих выступление руководителя. Но поначалу вместо слов начальника мы слышим внутреннюю речь одного из его задумавшихся подчиненных: «Дорогой Никандр Андреевич, получил твое письмо и сразу понял, что оно от тебя...» Шифрин сидит у стола в ряду точно таких же менеджеров, что-то рисует на бумажке, чему-то чуть заметно улыбается и многословное, пустопорожнее письмо не выглядит уж каким-то совсем абсурдным: мало ли что сто раз прокрутится в голове у человека, отключившегося от надоевших разговоров. Но с каждым следующим рассказом абсурдность ситуации растет. «Не знаю, почему все думают, что я гений», -- это уже герой тихонько делится с соседями, пока начальство продолжает вещать. «Два человека упали с крыши», -- Шифрин, став докладчиком, излагает события слушателям, для наглядности рисуя на доске схему -- кто и где стоял, откуда и как падал. Говорит он со зверским серьезом и с какой-то пусть сдвинутой, но логикой -- выглядит все очень убедительно. Пожалуй, не менее осмысленно, чем кое-какие доклады, которые постоянно достается слушать многим из нас.

«Я не верю в загробную жизнь», -- это напряженный спор, где Шифрин раздваивается на очкастого менеджера-позитивиста и вкрадчивого докладчика-оккультиста с южным выговором. Диалог «Власть» («Мы грешим и творим добро вслепую...») Мирзоев для своей постановки превратил в монолог, и глумливый хармсовский текст снова очень органично смотрится в устах пафосного руководителя, учащего добру подчиненных, которым приходится делать понимающе вдохновенные лица и кивать всей этой ахинее. Дальше -- больше, и конференция менеджеров совсем съезжает с катушек: в отрывке «Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде» герой корчится на столе, будто только что избитый, а коллеги стоят рядом, спокойно жуя бутерброды.

Все это придумано любопытно, Шифрин смотрится в хармсовских сюжетах весьма уместно, но дополнительный антураж, «процесс создания», которым так гордились инициаторы цикла, выглядит скорее сомнительно. Начиная с того, что интермедиями между фрагментами спектакля служат совершенно чужеродные этой жесткой постановке песни любимой Мирзоевым группы Second hand band на стихи Хармса -- нечто сентиментально-милое для хипповствующих девочек, не то регги, не то этника. Точно такими же необязательными выглядят и вставные разговоры Мирзоева и Шифрина с солистами ансамбля о Хармсе, где видно, что ведущего актера вся эта история волнует, а остальных нет.

Вторая важная постановка в цикле «Домашний театр» -- «Немая сцена». В конце 80-х спектакль под таким названием привез из Питера в Москву Сергей Дрейден, которого тогда в столице почти никто не знал. На маленькой сцене обновленного Театра Ермоловой, которым тогда руководил Валерий Фокин, Дрейден один сыграл всего гоголевского «Ревизора» -- не прямо по тексту, а как восторженный, захлебывающийся пересказ. И тем показал Москве пример такой актерской свободы, который зрители до сих пор не могут забыть. Пожалуй, именно с этого времени Дрейден для Москвы и Питера стал культовым актером в первоначальном смысле этого слова, то есть не популярным, но необычайно высоко, выше всех популярных ценимым в узком кругу профессионалов и любителей театра. Именно тогда, больше двадцати лет назад, Дрейдена увидел и был им потрясен режиссер Алексей Левинский. Позже он приглашал его в свои постановки, а теперь для «Домашнего театра» сделал телеверсию старого спектакля, перенеся съемки в какой-то разрушенный дом и открыв для зрителей всю кухню: езду камер, работу гримеров и режиссерские указания. Конечно, в полной мере восстановить тот легендарный спектакль не удалось, но дать представление о нем тому, кто не видел, и напомнить тому, кто видел, пожалуй, вышло.

«По поводу Лысой певицы» Сергея Юрского, видоизмененная и сокращенная режиссером версия одной из главных пьес театра абсурда -- «Лысой певицы» Эжена Ионеско. Любовь Юрского к этому писателю известна -- в театре «Школа современной пьесы» он уже ставил пьесу «Стулья», где играл вместе с женой Натальей Теняковой и дочерью Дарьей Юрской. «По поводу Лысой певицы» Юрский играет в той же компании, добавив к ней двух артистов и не усложняя телеспектакль фиксацией «процесса постановки», а только предпосылая ему небольшое вступление.

В прошлую субботу прошел второй спектакль Владимира Мирзоева -- очень камерная, вся на крупных планах, постановка пьесы Аллы Соколовой «Раньше» с Максимом Сухановым и Ольгой Яковлевой, странная история двух исповедующихся друг другу одиноких людей. А 21 марта будет показана третья постановка Мирзоева -- «Башмачкин» по пьесе Богаева с Евгением Стычкиным в главной роли. Богаев придумал начать свою историю со смерти Акакия Акакиевича и посвятить ее Шинели, которая бродит по Петербургу в поисках хозяина, принося несчастье всем, кто хочет ею завладеть. Год назад по этой пьесе Мирзоев уже ставил спектакль со своими бывшими вгиковскими студентами и тем же Стычкиным -- постановка получилась путаной, явно не удалась. Но, возможно, обратившись к этому материалу во второй раз, к тому же скованный телевизионными ограничениями, режиссер лучше, чем прежде, совладает с парадоксальной богаевской версией повести Гоголя.

При всех возможных оговорках «Домашний театр» выглядит проектом перспективным. Если его продолжить, расширить круг приглашаемых режиссеров и дать им возможность в пределах пусть маленького бюджета экспериментировать вволю, то, возможно, какая-нибудь из будущих постановок и встанет в ряд с телеспектаклями Эфроса и Фоменко, о которых ностальгически толковали инициаторы проекта.