В Петербурге вышла книга «Сумерки «Сайгона» -- толстый, страниц в восемьсот, сборник воспоминаний и размышлений о культовом питерском кафе 1960--1980-х годов, которое находилось в самом центре города, на углу Невского и Владимирского проспектов. Ее автор-составитель, филолог Юлия ВАЛИЕВА, рассказывает о том, как и почему эта книга появилась на свет.

-- Как вам пришло в голову заняться этим проектом? Вы сами из завсегдатаев «Сайгона»?

-- Эта идея появилась у нас с Дмитрием Каховским, музыкантом, художником и моим мужем. Мы решили выпустить серию книг «Творческие объединения Ленинграда», где говорят свидетели событий -- не исследователи, не историки, а исключительно очевидцы и участники. Первую книгу мы сделали два года назад -- о литературной студии городского Дворца пионеров. Однажды я вышла на Невский и вспомнила, как в школьном возрасте и в студенческие годы, выходя из Дворца пионеров, мы шли в «Сайгон», там встречались с друзьями. И вдруг поняла, что прежнего города нет, он сильно изменился и сложно даже в себе откопать те ноты, которые звучали в душе тогда. Решила, что нужно срочно делать книгу о «Сайгоне», пока живы те, кто там бывал. А потом наткнулась на статью литератора Дмитрия Каралиса, где сказано, что «Сайгон» -- это миф, что не было никакого культурного феномена «Сайгона», и что описать его в категориях культуры невозможно. И тогда я подумала, что если «Сайгон» -- это миф, то скоро мы все станем мифологическими существами.

-- А что это такое -- художественный и культурный феномен «Сайгона»?

-- Конечно, в «Сайгоне» не было культурных программ, вечеров поэзии, нельзя собрать афиши. Но все, кто о нем вспоминает, говорят, что туда шли за самым главным, чего были лишены советские граждане, туда шли поговорить. Потому что чем бы человек ни занимался, как бы он ни относился к тогдашней жизни, поговорить все приходили в «Сайгон». Это было настолько демократичное место, настоящая территория творческой и человеческой свободы.

Здесь люди становились философами, поэтами, художниками. В «Сайгоне» собирались и всякие бродяги, «калики перехожие» советской эпохи, которые путешествовали по всей стране без денег и билетов. Многие в 70-е годы открыли для себя религию именно в «Сайгоне», в том числе и из разговоров со всяким местным народом. Но самое главное определение дал один из его неизвестных посетителей, его слова повторяют другие -- на вопрос, чем ты занимаешься, он отвечал: я просто живу. Вот это было самое главное для «Сайгона».

-- Почему вы так назвали книгу -- «Сумерки «Сайгона»? Очень похоже на «Сумерки богов».

-- Да, для меня тогдашний «Сайгон» -- это сумерки богов, в том смысле, как об этом говорил Ницше: «Сайгон» тоже предлагал отказаться от тогдашних кумиров, взглянуть на мир по-новому, иначе, чем этого требовала советская идеология. Можно вспомнить и Кастанеду, который говорил, что сумерки -- это как щель между мирами. И в этом переходном пространстве жили тогдашние обитатели «Сайгона»: простое перечисление имен посетителей и завсегдатаев -- это фактически история ленинградской культуры 60-х -- начала 90-х годов.

Например, философ Татьяна Горичева и круг ее знакомых, целая компания, которая изучала экзистенциализм. Они шли в «Сайгон» из публичных читальных залов на Фонтанке. Кофе, дешевое вино и бесконечные беседы. Художник Боб Кошелохов, легенда питерского андеграунда, сам признается, что простоял в «Сайгоне» 20 лет. Виктор Кривулин, Виктор Ширали -- знаменитые питерские поэты. В книге есть воспоминания Олега Охапкина о его встречах с Иосифом Бродским и о том, как Бродский тоже приходил в «Сайгон». Там бывали известный питерский художник Анатолий Белкин, знаменитый Кирилл Миллер, историк Лев Лурье, поэты и литераторы Владимир Ханаан, Владимир Эрль, Константин Брандт, Константин Кузьминский, который в своей антологии «У Голубой лагуны» составил целый раздел «Страна Сайгония». Это искусствовед Ольга Жук, художник Митя Шагин и другие митьки.

-- Откуда все-таки такое название -- «Сайгон»?

-- Я выслушала полтора десятка разных интерпретаций, самый распространенный вариант: 60-е -- начало 70-х -- время войны во Вьетнаме, и считалось, что город Сайгон -- это оплот вседозволенности, там можно было делать все, что хочешь. И однажды якобы в кафетерий на углу Невского и Владимирского заглянул какой-то милиционер и сказал: «Ну и Сайгон!»

-- Со сколькими людьми вы говорили?

-- Я взяла почти 70 интервью, в книге опубликовано около 50, потому что некоторые интервью переросли в самостоятельные рассказы. К нам даже попытался попасть бывший кагэбэшник, который «работал» в «Сайгоне». Он сдал свой текст, а когда я обсуждала с другими участниками имена авторов, многие его вспомнили -- ведь немало посетителей «Сайгона» прошли через допросы в милиции и сроки за самиздат. Всего в книге более 150 участников, которые сейчас живут не только в России, но и в Германии, Франции, Израиле, Швеции, Америке, Англии (Юрий Колкер).

-- Почему же такой маленький тираж, всего 500 экземпляров?

-- Это отдельная история, которая стала продолжением того «Сайгона». Мы обращались к разным издательствам, но везде сталкивались с одним и тем же: издатели не хотели печатать, потому что в книге нет имен, которые у нынешнего поколения на слуху; пугались имен диссидентов, тех, кто был когда-то, еще в советские времена, выслан из страны; отказывались, услышав, что в книге есть авторы журналов «Посев» и «Грани». В конце концов, нам помог Фонд Дмитрия Лихачева, а издательством стал наш домашний стол. И мы придумали ему имя -- Zamizdat.