Известно, что литература вышла из мифа, а во времена не столь отдаленные к нему вернулась. И хотя миф стал средством художественной выразительности, литературой дело не ограничилось. Взять, например, Карлоса Кастанеду. Порожденный его воображением миф об индейском колдуне доне Хуане вовсе не прочь вернуться к религиозным истокам. При жизни Кастанеды этого не случилось только потому, что у автора отсутствовал общественный темперамент -- он предпочитал тишину библиотек публичному ристалищу. Если у его последователей такой темперамент обнаружится, они запросто найдут материал, которого хватит не только на то, чтобы ритуально обставить поглощение пейотля, но и создать новое религиозное движение «хуанистов».

У американского писателя-фантаста Рона Хаббарда темперамента было хоть отбавляй -- и результат налицо. Созданный им миф о духовных сущностях «тетанах», заплутавших в косной материи, лег в основу сайентологии. Сходная судьба была уготована книжке Джеральда Гарднера «Колдовство сегодня». Она оказалась у истоков неоязыческого религиозного движения «Викка».

Для того чтобы стать полноценной религией, миф должен обрасти ритуалом. Процесс несложен. Если автор не позаботился сам, в современной этнографической литературе описано множество обрядов -- при желании можно соорудить из них захватывающую комбинацию. А затем -- в условиях религиозной свободы -- запатентовать изобретение, то есть официально зарегистрировать новую религию. Те же сайентология и «Викка» имеют во многих странах религиозный статус. Можно обойтись и без статуса. Именно так поклонники Толкиена разыгрывают религиозные действа по мотивам произведений любимого писателя в британских и российских лесах. Но выглядит это скорее как экзотический вариант бойскаутских забав. Возникает вопрос: может, современный миф, возникший в авторском воображении и ритуально оформленный творцом или его почитателями, вовсе не религия, а игра? Разница-то в чем? Недавно в Интернете прошел слушок, что в Великобритании по религиозному ведомству под именем «джедаи» проходят поклонники «Звездных войн». Позже выяснилось, что это шутка или недоразумение, но поверили многие.

На мой взгляд, разница между игрой и ритуалом в том, что сакральные переживания преображают человека и меняют его жизнь. Игровые же эмоции живут, пока игра продолжается, и улетучиваются по ее окончании. На это можно возразить, что людям свойственно заигрываться, а некоторые вообще превращают жизнь в игру. И все же, как ни трудно определить разницу между homo ludens и homo religiosus, почувствовать ее может каждый. Если захочет.

Сайентология или «Викка» -- это религии, поскольку очевидно влияют на своих адептов, определяя их жизненные приоритеты. А вот толкиенисты скорее игроки, правда несколько заигравшиеся. К этой же категории, без сомнения, принадлежат и поклонники Гарри Поттера. Сколько бы ни убеждали меня ревнители благочестия, что среди подростков возникает опасный культ, полный вредных магических представлений, я с этим никогда не соглашусь. Дети как дети -- поиграли себе в маленького волшебника и его друзей и разошлись по домам. Фиксации здесь не больше, чем при любом другом подростковом увлечении. Трудно себе представить такого ребенка, самозабвенно размахивающего волшебной палочкой через пару-тройку лет. Просто миф о борьбе добрых и злых колдунов, присутствующий в любой волшебной сказке, рассказан на современном материале, и поэтому ему легче пробудить детскую фантазию. Чему, конечно, мешает коммерческая раскрутка -- киношное и компьютерное его тиражирование фантазию как раз гасит.

Игра в Гарри вряд ли отличается чем-то от иных игр «в волшебное». А вот реакция на нее со стороны религиозных консерваторов заставляет задуматься. На мой взгляд, ее бурный характер объясняется тем, что сами они из «людей религиозных» превратились в «людей играющих», причем играющих в политические игры. Но серьезность борцы с фэнтези сохранили при этом взрослую (а иногда и звериную), и надеяться, что, поиграв, они разойдутся по домам, не приходится.