Регулярный проект «Премьеры Мариинского театра в Москве», организованный фестивалем «Золотая маска», открылся во вторник показом удивительной мариинской продукции -- оперы композитора Александра Смелкова и либреттиста Юрия Димитрина «Братья Карамазовы» в постановке режиссера Василия Бархатова и сценографа Зиновия Марголина. Открылся с более чем часовым опозданием (труппа театра с Валерием Гергиевым прямо к спектаклю летела из Лондона, последний автобус подъехал на место в 20.00), что не помешало мариинцам дать собравшейся публике полное представление о несколько странном, но на редкость функциональном репертуарном спектакле.

«Братья Карамазовы» гергиевского консерваторского знакомого Александра Смелкова (партитура сочинена по заказу Мариинского театра) -- какая-то вызывающе средняя русская оперная музыка, напоминающая по ходу все сразу, включая Мусоргского, Чайковского и Шостаковича. И даже если композитор и пользуется такими достойными техниками, как аллюзии и реминисценции, то эффекта добивается абсолютно прямолинейного, лишенного каких бы то ни было признаков «двойной экспозиции» или малейшей рефлексии. Так что, перепахивая материал культуры, «опера-мистерия» звучит, будто спрессованный культурный жмых, столь же однородный, сколь по-своему выразительный.

Либретто -- перемежаемый «Легендой о Великом Инквизиторе», развернутый в оперную плоскость роман Достоевского -- практически невероятная затея, со страстью, скрупулезностью и пафосом реализованная. Самое в этой истории удивительное, что из пышно-простодушного и диковатого оперного текста постановщикам удалось сделать совершенно вменяемый спектакль. Динамичный, тонкий, красивый, осмысленный и очень репертуарный.

Чуть ли не главную роль в этом играет сценография, снабжающая кудрявое действие ясными силовыми линиями и эмоциями. На сцене вращающаяся конструкция, изящная реплика из русской архитектуры XIX века, куб, каждая сторона которого -- условный интерьер с немногими, но точными деталями. На руку спектаклю играют ловкая и печальная красота каждой сцены (цвет и фактура стен, очертания обезглавленной колокольни, диван, буфет, графин, банки с вареньем), кинематографическая простота их смен на поворотном круге. А еще общая, ненавязчиво сделанная «вывернутость» всего кажущегося бытовым действия наизнанку (интерьеры снаружи, и уходящий персонаж как будто может выйти «внутрь», но внутри монастырь, открывающийся только для сцен легенды).

По сути, сценография здесь решает все, и режиссеру остается только развести персонажей, но юная находка Мариинки Василий Бархатов делает это даже с большим блеском, чем хватило бы. Кудрявые партии густонаселенного действия превращены в умно и дельно прорисованные роли, причем поются и играются они одинаково успешно. И номинированные на «Маску» трагикомический Николай Гассиев (Федор Павлович Карамазов), аристократичный Алексей Марков (Иван Карамазов) и Кристина Капустинская (эмоционально и вокально-яркая Грушенька) не выделяются из некоей массы, как бывает, а действуют в умело, с большим вкусом прорисованном пространстве честного психологического театра, какой страшно идет оперной сцене, но редко на ней случается.

Причем если Александру Смелкову при адекватном течении дел получить композиторскую «Маску» легко могут помешать конкуренты (Родион Щедрин и Владимир Кобекин), то тандему Бархатов -- Марголин, решившему судьбу спектакля, снабдившему его умными смыслами, тонкой эмоцией и превратившему его в качественный продукт для внутреннего и внешнего применения, может повезти больше.