На сцене «Современника» показали фантасмагорию «Сон Гафта, пересказанный Виктюком». В этом названии все правда: это действительно сон Валентина Гафта, им же, с помощью неровных ямбов рассказанный, им же и сыгранный в постановке Романа Виктюка. А приснилось Гафту, что он стал Сталиным, но каким-то диковинным образом, какой бывает только во снах, оставаясь собой. И так, сохранив свой обычный вид, но, приобретя классический сталинский акцент, Гафт с генералиссимусом в душе является в архив, где на ночь остался поработать Эдвард Радзинский. Впрочем, сцена в оформлении Владимира Боера больше похожа на запасники какого-нибудь музея Сталина: стеллажи сплошь заставлены и завешены портретами и бюстами вождя.

В роли Радзинского, а вслед за ним и других важных героев спектакля, выходит Александр Филиппенко (все маленькие роли отданы Максиму Разуваеву). В сущности, зачем гафто-сталин приходит к Радзинскому, как известно, немало написавшему про гения языкознания, ясно так и не становится: может, что-то хотел узнать, проверить, припугнуть. Но суетливого Радзинского-Филиппенко и пугать не надо: он сразу впадает в истерику, сослепу видит на госте усы, панически просится в туалет («поправьте все-таки штаны, а то все прелести видны», иронически комментирует гафто-сталин), и дальше ведет разговор на полусогнутых, припадает к груди лучшего друга деятелей искусства и торопливо обещает ему все исправить и переписать.

Далее уже не совсем понятным образом из недр спектакля поговорить с вождем являются маршал Жуков в виде помпезного портрета Павла Корина, Дмитрий Шостакович в виде минутного музыкального фрагмента, Ахматова в виде записи ее старческого голоса с рассказом о «страшных годах ежовщины». А еще в исполнении Филиппенко -- Зюганов, браво признающийся отцу народов в любви («Мы даже гимн поем со старыми словами», -- докладывает лидер КПРФ, и тут в зале зажигается свет, чтобы зрители в полной мере поняли, что персонаж обращается к ним), Жванецкий -- суетливый одесский шутник («-- Я из Одессы/ -- Я так и понял -- иудей,/ Ну хоть бы раз для интереса/ Сатирик был бы не еврей», -- комментирует лучший друг сионистов), и так далее. Всем им кремлевский горец знает цену и отдает должное: признает гений Шостаковича, кричит на Ахматову, кривит рот в знаменитой гафтовской усмешке, язвит и обливает ядом героев сегодняшнего дня, которые и впрямь рядом с ним выглядят мелкой трусливой шушерой.

Удивительное дело: этот спектакль -- уже третья попытка знаменитых артистов-шестидесятников, известных либеральными взглядами, сыграть Сталина. До Гафта вождем выходили Игорь Кваша («Полет черной ласточки» в том же «Современнике») и Сергей Юрский («Вечерний звон», театр «Школа современной пьесы»). Вероятно, каждый из них думал предостеречь, развенчать, показать истинное лицо и т.д. Но всякий раз лучший друг физкультурников оказывался фигурой масштабной, противоречивой, обаятельной, дьявольской и одновременно страдающей, не в пример своему ничтожному окружению. Как будто, оглянувшись на свои биографии, артисты и писатели, родившиеся в 30-х, поняли, что никого крупнее Сталина в их жизни не было. И хотели доказать: чтобы совершить гигантские злодейства, надо быть гигантской личностью. Согласиться с этим невозможно.