Жила-была одна страна. Жила она в самом центре Европы, и потому, как и следовало ожидать, жизнь в ней была размеренная, скучная и неприметная. То есть была, конечно, так называемая «культурная жизнь» -- с фестивалями, концертами, оперными постановками, призраками великого прошлого и разговорами в уютных кафе. Но вот в предместьях, городках, на обочине современности никакого видимого движения не происходило. Разве что едва заметное глазу слоистое движение воздуха в жаркие летние дни.

Страна эта называется Австрия, и в ней совсем недавно произошло нечто, получившее название «австрийского взрыва». Имен совсем немного: Михаэль Ханеке, Михаэль Главоггер, Ульрих Зайдль... Но каннский триумф «Пианистки» и венецианский -- «Собачьей жары» (Гран-при жюри) сделали свое дело: сегодня австрийская кинематография едва ли не самая «горячая» в мире.

Вы не поверите, но это Вена. Унылые предместья для среднего, очень среднего класса. Белые параллелепипеды однотипных домов. Газоны и бассейны. Автострады, развязки, гигантские супермаркеты, автостоянки и магазины стройматериалов (уже сейчас нечто похожее, пусть и менее опрятное, можно увидеть в районе московской окружной). Жара. Жители Вены подставили под солнечные лучи свою плоть -- живую, рыхлую, с изъянами и родимыми пятнами. Но не торопитесь. Не думайте, что режиссер собирается разоблачать тупость обывательского прозябания -- «Из них едва ли есть один,/ Тяжелой пыткой не измятый./ До преждевременных добравшийся морщин/ Без преступлений иль утраты!..» (забавно, это же стихотворение Лермонтова процитировал в позавчерашнем номере наш литературный обозреватель, совсем по другому поводу).

Вот супружеская пара: жена проводит время в сексуальных оргиях и кратковременных романах, муж играет в теннис в пустом бассейне (это штука посильнее, чем теннис без мяча в классическом фильме Антониони). Не сразу мы узнаем о трагедии, которая поставила их на грань безумия, но когда это произойдет, жар раскаленных предместий покажется нам не только и не столько погодным явлением. Вот городская сумасшедшая, бесцельно путешествующая автостопом, от супермаркета к супермаркету, от паркинга к паркингу. Вот пенсионер, который просит домработницу сыграть роль его покойной жены -- ведь сегодня золотая годовщина их свадьбы. Вот хорошенькая фотомодель, страдающая от ревности своего невоздержанного на руку дружка. Вот коммивояжер, продающий охранные системы и озабоченный поиском вандала, царапающего по ночам машины. И вот немолодая учительница, избитая и изнасилованная своим любовником и его придурковатым другом.

При таком раскладе легко было бы сложить пасьянс о бессмысленности, жестокости и тщете жизни. Но Зайдль -- в прошлом известный документалист -- снимает жизнь не в родительном падеже, а в самом что ни на есть именительном. Его камера никогда не позволяет себе забежать впереди персонажа и упереться в его лицо крупным планом -- почти все кадры сняты сзади, сбоку, без фронтальной назидательности. По сути, в игровом кино он продолжает работать документальными методами, не навязывая реальности заранее сфабрикованного значения, органично используя и таланты профессиональных артистов, и фактуру непрофессионалов. «Собачья жара» -- жестокий фильм, но не потому, что в нем много насилия. Его жестокость в той дистанции, которую твердо держит режиссер, не позволяя себе унизить своих героев жалостью или осчастливить фальшивым катарсисом.

О профессиональной стороне дела писать не хочется. «Собачья жара» -- это, если воспользоваться лингвистическим термином, перформативное высказывание. А проще говоря -- фильм-поступок, от которого кто-то полезет на стенку от раздражения, а кому-то станет легче жить. Если хотите знать, как это все достигнуто, а заодно понять, зачем вообще нужна кинокритика, прочтите о Зайдле образцовую статью Зары Абдуллаевой во втором номере «Искусства кино».

Есть что-то бесконечно родное в фильме Зайдля. Когда я смотрел сцену, в которой муж нацелил пистолет на любовника своей жены -- но не для того, чтобы убить или напугать, а чтобы заставить его вместе распить по баночке пива, -- я вспоминал героев «Астенического синдрома» Киры Муратовой, которые поедали ложками припасенную к празднику черную икру. А когда под конец Зайдль прошелся камерой по совсем уж случайным персонажам (гвоздем застряла в памяти монашка, разговаривающая по мобильному телефону), почему-то вспомнились герои замечательного клипа Виктора Вилкса на «Бесконечность» Земфиры Рамазановой. Так что это кино и про нас тоже. Какие, к черту, австрийцы?..