Все события вампиловской пьесы вообще-то происходят в мае (там есть реплика «приеду в конце июня -- через полтора месяца»). Но это май не южный, более чем холодный, и два опоздавших на электричку обормота, что пытаются согреться в чужом подъезде, мерзнут всерьез. Они ищут, кто бы пустил их к теплу, но, естественно, никто двум незнакомым парням дверь не открывает, и мгновенная импровизация, основанная на случайно подслушанном разговоре, сумасшедшая выдумка одного из парней -- представиться одному из жильцов его внебрачным сыном -- рождена именно холодом. Вот только у Вампилова это все-таки май -- ну да, очень холодно, но речь о жизни и смерти не идет, а в спектакле Константина Богомолова, только что поставленном в «Табакерке», кажется, что прямо-таки ноябрь. Бусыгин (Юрий Чурсин) и Сильва (Евгений Миллер) так ежатся от стужи и так всерьез говорят о перспективе сдохнуть, если никто не откроет дверь, что их наглая выдумка видится оправданной.

Вампилов написал «Старшего сына» в 1967-м -- Богомолов ставит его зимой 2008-го. С тем знанием, которого не было у Вампилова: после весны лета не будет. А единственное спасение -- дом.

Дом пожилого музыканта Сарафанова (Сергей Сосновский), что раньше служил в филармоническом оркестре, а теперь играет на танцах и похоронах, выписан в спектакле подробно и с нежностью. Он буднично-живой, полный тех мелочей, что бросаются в глаза лишь постороннему визитеру. Спрятанная за трубой водочная заначка, привычка ведущей хозяйство дочери сражаться с тараканами при помощи тапки -- все это не в меньшей степени создает дом, чем сам Сарафанов-старший и его невероятная, осторожная и огромная любовь к детям. Которые для него все такие же малыши, какими были когда-то (отличное сочетание реплики и жеста: «пацан совсем, десятый класс заканчивает», а рука опущена так, словно ладонь лежит на голове ребенка этак восьмилетнего). И попавший в этот дом Бусыгин начинает его любить и по нему тосковать.

Герою Юрия Чурсина придуманы душевные обстоятельства, не прописанные у Вампилова. Его Бусыгин, рассказывающий сочиненную экспромтом историю (о матери, что так и не вышла замуж после встречи с Сарафановым), произносит все это не как забавную хлестаковскую импровизацию с добавляющимися деталями, но как что-то неожиданно больное, для него самого вдруг важное. Очевидно, что хоть никакого Сарафанова в жизни матери Бусыгина не было, но в жизни Бусыгина точно не было отца. В голосе звучат горечь и злость -- пока Бусыгин не спохватывается, что Сарафанов-то здесь ни в чем не виноват.

В чурсинском Бусыгине нет ничего от мальчиков шестидесятых -- обделенные социально, они верили в прекрасное будущее. Этот Бусыгин -- из сегодняшнего дня, он не верит ни во что. (При этом демонстративного «осовременивания» пьесы вовсе нет -- от работы художницы Ларисы Ломакиной, не позабывшей рисунок кафеля шестидесятых и модели тогдашних холодильников, до песен, звучащих из радиоприемника; разве что пластиковое мусорное ведро заставило меня засомневаться -- были ли они в 1967-м в провинции? Год действия обозначен в пьесе точно.) Прекраснодушные сентенции Сарафанова этот Бусыгин воспринимает с ухмылкой, но перестает кривить губы, когда согревается. И вот что еще важно в разговоре о «современности» этого героя -- он умеет работать.

В пьесе сказано, что Бусыгин -- студент-медик, но с тем же успехом он мог быть физиком или агрономом. В спектакле, когда Сарафанову-старшему становится плохо с сердцем, Бусыгин бросается помогать с совершенно профессиональной выучкой -- вплоть до манеры завертывать рукава. Он профи, он привык надеяться только на себя... и все же остается в доме, потому что тот для него необходим.

В спектакле собран отличный ансамбль: помимо Сосновского, что играет Сарафанова-старшего хлопотливым, смешным, несчастным, гордым, прекрасным, Миллер в роли Сильвы (и его герой вовсе не такой пошлый гад, каким он прописан в пьесе, скорее просто элементарное сочетание семи классов и тяги к радостям жизни, понимаемым совершенно бесхитростно). Андрей Фомин в роли Васеньки заданно наивен и сокрушающе пылок (в финале режиссер дарит ему однозначное завоевание его сомнительной дамы сердца -- в отличие от пьесы, где потрепанная жизнью дамочка просто впервые всерьез взглянула на старшеклассника). Светлана Колпакова (ей досталась эта самая дама) несколько неестественна, изображая героиню в пьяном виде -- алкогольная сосредоточенность и обидчивость прописаны слишком крупными мазками. Жених Нины Сарафановой Кудимов в исполнении Алексея Комашко -- дотошное воплощение авторского текста: бодр, аккуратен, глух к чужим движениям души. И наконец, сама Нина -- то, какой играет ее Яна Сексте, -- деловой дух этого дома, хозяйка, мгновенно готовая разогнать полночную пьянку и не задумываясь приспосабливающая гостя к чистке картошки. Этот ансамбль играет старую (старую-старую, уже сорок лет прошло) пьесу как рецепт сегодняшнего выживания. Важно, чтобы было где согреться.