«Смерть Дантона» из вроцлавского Театра Польского организаторы фестиваля NET с самого начала объявляли одной из главных фестивальных премьер, лучшей постановкой восходящей звезды польской режиссуры Яна Кляты. Правда, эффект явления Кляты Москве был смазан -- первым его перехватил фестиваль «Новая драма», показавший два месяца назад резкий документальный спектакль о войне «Трансфер», но принято считать, что настоящее качество режиссера проявляется в работе с классикой. А старую пьесу Станиславы Пришибышевской «Дело Дантона» можно считать классикой оттого, что Анджей Вайда в 1982-м году поставил по ней фильм «Дантон», и именно он теперь воспринимается, как канон, с которым всякая новая постановка должна входить в диалог. Сегодня такая работа с киносценариями к старым постановкам великих режиссеров весьма принята среди звезд нового европейского театра, что говорит не только о том, что измусоленная донельзя классика кончилась. Но и о том, что в театр сегодня пришел молодой зритель-киноман, почитающий именно кино классическим искусством и знающий его историю куда лучше, чем театральную.

Фильм Вайды, где заглавную роль жовиального революционера сыграл Жерар Депардье, был, конечно, исторической картиной о французской революции, но одновременно имел как «вечные», христианские коннотации (в частности, критики писали, что дорога Дантона на казнь отсылает к крестному пути), так и сиюминутные, связанные с недавними событиями в Польше и разгромом «Солидарности», причем Дантона журналисты сравнивали с Лехом Валенсой, а развернувшего террор Робеспьера -- с генералом Ярузельским, который ввел в Польше военное положение.

Спектакль Яна Кляты с самого начала отказывается признать за революцией хоть какие-то высокие смыслы, ему ни к чему христианские мотивы, его задача -- снижение, разоблачение и обессмысливание. И французская революция на сцене театра из Вроцлава становится борьбой двух маленьких жалких банд в бомжатнике, заканчивающейся резней.

Спектакль играли на сцене ДК МЭЛЗ, там же сидели зрители, погрузив ноги в густой слой грязных опилок и будто бы находясь в гуще поселения бомжей на свалке с домиками из ломаных кусков фанеры и картонных коробок. Только у Робеспьера была «шикарная квартира» в гараже-ракушке со скрипучей жестяной дверью, за которой не было ничего, кроме ванны на львиных лапах. Действие начиналось с того, что Робеспьер лежал в ванне в позе из давидовской «Смерти Марата» и ныл: «Марианна, хватит!», а вокруг маршировала пышная блондинка в красном колпаке, лупя в барабан и раскатисто грассируя: «Р-р-революция!»

Актеры во вроцлавской труппе, как всегда в польском театре, отличные, но понять, чего они стоят на самом деле, не просто: перед нами фарс, глумливое мусорное шоу на тему революции, где лучшим считается тот, кто больше похож на клоуна. Впрочем, ясно, что Вьеслав Цичи, который играет Дантона ироничным циником, горластым и витальным, Мартин Царник (очень похожий на Валерия Яременко), в чьем исполнении Робеспьер -- хитрец под маской прекраснодушного глупца, и конечно, Вартош Порцик, изображающий поэта Демулена юным, самовлюбленным и манерным кретином, -- актеры что надо.

Герои «Смерти Дантона» в траченных временем исторических костюмах, будто вынутых из сундуков фабричной самодеятельности, в криво надетых париках, свалянных в мочалку, грязны, болтливы и придурковаты. Они гомонят о судьбах революции с дикой скоростью, хором, перекрикивая друг друга, а в это время бреются (или бреют ноги), плещутся в ванне, рассматривают свои черные пятки, чешут спины об углы домишек, мочатся, трахают баб и много чего еще. Уследить за смыслом их речей невозможно, да и смысла они, похоже, не имеют -- так, высокопарно-патетическая говорильня.

Тут все, как в сегодняшней политике, которую мы видим лишь по телевизору. Выступая, чтобы привлечь народ на свою сторону, и темпераментный брутальный Дантон, рычащий и топающий ногами в подтверждение своих слов, и Робеспьер, с самой лучезарной и нежной из своих улыбок, обращаются в зал. Так обращаются с экранов депутаты с циничным призывом голосовать за них, как будто мы не видели, что они творят и как они лгут. Встречи на высшем уровне (Робеспьер и Дантон встречаются ночью, стоя на крышах своих «домов»), и «парламентские» дебаты (все, развалившись на досках среди опилок, спят или наперебой вопят, а выступающий, которого никто не слушает, заикается так, что ничего не разобрать), перемежаются музычкой и танцами в исполнении тех же лиц. Причем фонограмма, громыхающая, будто из уличной радиоточки, выдает то что-то классическое, подо что все скачут в пародийно-балетном духе, то рок, то попсу. Чего стоит хотя бы выступление дантонистов на суде с уморительнейшим коллективным танцем под песню Боя Джорджа Do You Really Want to Hurt Me.

Впрочем, и заканчивается это так, как обычно: ту банду, что танцует, окружает та, где у каждого в руках по включенной бензопиле, и вполне реальный дух бензина ударяет зрителям в нос. Конечно, чем кончилась французская революция, мы знаем и так, к тому же нельзя сказать, что «мусорный» поворот Яна Кляты выглядит как-то особенно оригинально, глубокомысленно или открывает новые горизонты. Но, пожалуй, для резкого и боевого политического театра, к которому относят спектакли этого режиссера, «Смерть Дантона» выглядит убедительно, хоть и длинноват (почти три часа без антракта). Особенно убеждают бензопилы.