Военная разведка России в нынешнем ноябре отпраздновала свое 90-летие. Мне с поздравлениями позвонили несколько знакомых из ГРУ -- Главного разведывательного управления Генштаба, в том числе Игорь Александрович Попов, адъютант генерала армии Петра Ивашутина, руководившего ГРУ как никто долго, без малого четверть века. Я тоже поздравил нескольких своих знакомых из «Аквариума». Один телефонный разговор был особенно долог -- с полковником в отставке К. вспомнили историю, связанную с моей работой в спецархиве ГРУ. Туда после долгого «присматривания» я был допущен как журналист «Красной звезды».

Работа строилась так. В специальной комнате для работы с документами передо мной садился немногословный человек в гражданском, раскрывал принесенный том дела на заложенной странице и поворачивал том ко мне -- читайте. Прочитав и сделав короткие записи (которые затем «редактировались»), я делал ему знак или говорил: «Готово». Он раскрывал дело на следующей закладке. Иногда мне позволялось читать только треть или половину страницы, остальная часть текста оставалась прикрытой листком белой бумаги.

Но были «дела» давно минувших дней. С такими томами, принесенными в спецкомнату сотрудником архива, я работал самостоятельно. Как, например, с документами, зафиксировавшими долгую и весьма разностороннюю жизнь кадрового сотрудника военной разведки, партизана Великой Отечественной войны, получившего за работу в тылу врага звание Героя Советского Союза. Документы, надо сказать, были довольно рутинными. В основном это были подшитые в дело радиограммы партизан с просьбой прислать самолетом или сбросить с парашютами боеприпасы, одежду и обувь, продовольствие, батареи для рации и много чего другого. Расписывалось в подробностях, на какой поляне и в каком порядке будут разложены костры, время прилета и прочее. Наиболее интересными были отчеты о партизанских налетах на немецкие гарнизоны, об агентурной работе среди немцев, но таких документов встречалось не так много.

Все это я добросовестно записывал в специально заведенную секретную тетрадь, которую затем секретной же почтой должны были отправить в редакцию «Красной звезды». Но мне никак не давало покоя одно обстоятельство: в самом начале тома десятка два страниц были зашпилены обыкновенной канцелярской скрепкой. Желание освободить листы дела и напитаться зашпиленной тайной столь меня занимало, что я не мог с полным вниманием воспринимать дозволенный текст. Хотя я с самого начала знал, что ни в коем случае не нарушу запрет, пусть и нахожусь в комнате один. И не потому, что, как я заметил, видеокамеры были даже в спецархивовской столовой. А потому, что я не имел ни малейшего желания разрушить пока еще хрупкое доверие ко мне такой серьезной организации, как ГРУ. И вообще, совесть надо иметь!

На пике моих страданий в комнату вошел и устроился за соседним столом тот самый полковник К. Тоже поработать с документами. Он и сказал мне: скрепка означает -- читать нельзя. Потом посоветовал мне неопытному посмотреть оглавление дела -- оно-то не зашпилено. Лучше бы я туда не смотрел! То, что я увидел в оглавлении, отравило существование любопытного журналиста. Напротив пункта, соответствовавшего зашпиленным страницам, значилось: Мексика, 1940 год.

Буря ассоциаций завершилась уверенностью: судя по дате, мой герой участвовал в убийстве Льва Троцкого. Или, по крайней мере, в покушении на него. Всему миру известно, что дом Троцкого в этой стране сначала неудачно атаковали боевики известного живописца, графика и коммуниста, полковника республиканской испанской армии Давида Альфаро Сикейроса. Они изрешетили стены дома, однако «демон революции» в это время лежал под кроватью, и пули его не зацепили. Затем хитромудрые генералы с Лубянки Павел Судоплатов и Наум Эйтингон разработали «тихое внедрение», после чего втершийся в доверие к хозяину дома Рамон Меркадер (на его могиле в Москве значится "Рамон Иванович Лопес") ударом ледоруба по голове Троцкого выполнил приказ товарища Сталина. И получается, что я могу открыть еще одного участника «убийства века». Могу и -- не могу!

Работать в этот день я уже не мог и, сославшись на занятость, отметил пропуск. Но зашпиленная тайна сидела во мне, желание открыть ее все росло. Я стал искать в ГРУ и не только людей, которые так или иначе соприкасались с моим героем. И нашел таковых.

Партизанские будни были лишь заключительной частью героической биографии партизана. А в предыдущей жизни этот человек был на нелегальной работе в Латинской Америке. На эту опасную стезю его привела биография. Накануне революции родители его, спасаясь от притеснений их религиозной общины (то ли молокане, то ли духоборы), с российской Кубани перебрались в одну из стран Латинской Америки, а в конце 20-х годов вернулись. Естественно, что знавшего испанский и португальский языки, как какой-нибудь латинос, паренька со временем привлекли к работе в разведке. Он успел повоевать в Испании, а перед второй мировой войной его направили в места ему хорошо знакомые, в том числе в Мексику.

Задача была довольно сложной: в качестве дипломата латиноамериканской страны попасть работать в Германию. Из-за смены руководства военной разведки в Москве в разгар репрессий идею осуществить не получилось, и центр приказал создать на месте нелегальную резидентуру, чтобы знать о намерениях и самих латиноамериканских государств, и США относительно гитлеровской Германии. И все бы шло своим чередом, но наш герой, работавший под «крышей» преуспевающего коммерсанта, познакомился с дочерью мексиканского генерала. Та его серьезно полюбила и надеялась на женитьбу. Но у разведчика в Москве была русская жена, и как советский гражданин двоеженства он не хотел.

Человек предполагает, а судьба располагает. В середине 1940 года в стране, где нелегально трудился наш герой, вышел указ президента: мобилизовать в армию всех молодых людей, кроме женатых. И разведчик передал (шифровкой, естественно) в центр свою просьбу, звучавшую парадоксально, но верно отражавшую сложившуюся ситуацию: "в целях оперативной необходимости прошу разрешить жениться на время командировки". Оперативная необходимость подкреплялась и тем, что суженая -- дочь генерала, которая введет его в круг нужных людей, а от них можно черпать неплохую информацию (впоследствии так и оказалось, за доставленные сведения наш герой был даже поощрен центром).

Предложение разведчика только на первый взгляд может показаться забавным и парадоксальным. В Москве, получив шифровку, решали вопрос на уровне Центрального комитета партии -- выше некуда. Вот что такое «облико морале» по-советски. И боязнь ответственности тоже. Была подготовлена докладная записка в ЦК на имя самого Георгия Маленкова, где указывалось, что предложение нелегала очень выгодно для советской военной разведки. Записку должен был подписать тогдашний начальник ГРУ генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков. Он долго размышлял, но завизировать сомнительный документ отказался. Может быть, как мне рассказывали, на его решение повлияла язвительная и уничижительная реплика-заключение одного из замов.

Словом, процедура затянулась, а время не ждало -- советского разведчика могли запросто забрить в чужую армию. А это не устраивало ни его, ни центр. И наш герой женился без разрешения -- на время командировки. Такое самовольство центр тоже не устраивало: а вдруг он, заведя семью, решит там остаться насовсем? Тогда полетят головы и папахи в Центре. И разведчика отозвали в Москву. По одной версии, жене он сказал, что записался добровольцем на войну с фашизмом и уезжает в Европу. По другой -- просто ушел утром «по делам» и больше уже не вернулся.

Потому и зашпилены были страницы дела разведчика -- руководству не хотелось, чтобы облик героя в глазах читателей главной военной газеты был подмочен.

На родине под гильотину репрессий он не попал -- пик их уже прошел, к тому же накануне войны стали дорожить полезными работниками. Оставшаяся в Мексике любящая женщина напрасно ждала мужа. Как мне рассказывали, с началом горбачевской перестройки разведчик решил открыться своей далекой жене, но она к тому времени уже умерла. Но в Советский Союз приезжала их общая дочь. Привезла с собой фотографии мамы. Вместе поплакали, и дочь его простила. Она догадывалась, что в разведке бывают и куда более трагичные истории.