Зал Чайковского -- место с богатой и несчастливой судьбой. По его фасадам и интерьерам, представляющим собой почти невозможную смесь конструктивизма, неоклассицизма и сталинской готики, можно изучать парадоксальное развитие советского искусства. По череде неафишируемых смертей и всенародно празднуемых дат, прочно впаянных в его историю, -- крутые повороты нашей культурной политики. Это место, на углу Триумфальной площади и Тверской улицы, -- сгусток легенд, иллюзий и неисполненных мечтаний целой эпохи. Нелегко, должно быть, живется на таком месте.

Непонятно, какой момент следует считать днем рождения зала. Судя по тому, что сегодня празднуется его шестидесятилетие, за точку отсчета принят сороковой год -- год столетия Чайковского и расстрела Мейерхольда. В этот год предполагаемый театр стал концертным залом, и в него вселилась Московская филармония. Но подмена удобным и бессильным музыкальным классиком чересчур живого театрального реформатора произошла столь стремительно, что следы погибшей эпохи видны до сих пор.

Всеволод Мейерхольд был человек с размахом. Свой театр, который ему начали строить в 1932 году на месте старого здания, он задумал самым большим в Москве. Необычную конструкцию, в которой перемешались черты античного амфитеатра и цирковой арены, должен был замыкать овальный стеклянный купол. Огромная, далеко выдвинутая в партер сцена с высокими колосниками предоставляла простор для режиссерской фантазии и монтировщиков декораций.

Любимые Мейерхольдом клоунада, маскарад и принципы синтетизма, позволяющие жить в согласии самым разным видам искусства, до некоторой степени присутствуют в этом помещении и сейчас -- но уже скорее в виде курьеза. Ансамбль танца Игоря Моисеева, Хор Пятницкого, Оркестр народных инструментов имени Осипова с давних времен запросто соседствуют с симфоническим оркестром филармонии, Квартетом Бородина и несметным количеством солистов, в ряду которых числятся и Юрий Башмет, и Наталия Гутман, и даже Евгений Кисин. Это удивительное сожительство на сегодняшний день, пожалуй, самая яркая черта Московской филармонии, отличающая ее от любой другой филармонии в мире. Пусть ее стены помнят Кирилла Кондрашина и Рудольфа Баршая, молодого Рихтера и основателя первого в нашей стране ансамбля старинной музыки Андрея Волконского -- сейчас филармония больше всего напоминает не концертную организацию, а своеобразный Ноев ковчег, где каждой твари по паре.

На плаву этому ковчегу позволяет держаться сдаваемый внаем первый этаж мейерхольдовского здания. Теперь преданный филармонический слушатель, ценящий дешевизну билетов и близость зала к метро, бежит на концерт сквозь яркий и чужой холл, где чашка кофе стоит дороже иного абонементного филармонического цикла. И это очередное печальное столкновение эпох сообщает истории зала смысловую завершенность.