Московской осенью выставка в галерее на Солянке оживляет колониальные комплексы. Хорошо жить на Востоке -- ярко светит солнце, небо синее, деревья кругом зеленые, тень от них мягкая, спасительная, народ, севши в круг, чаек попивает, женщины интересные (иногда в чадре), живность вокруг забавная -- верблюды всякие, ослики. Название соответствует: «В Бухаре пускают змея». О том, что расслабляться не время, понятно из подзаголовка: «Советские художники 1930--1950-х годов в Средней Азии». Они часто и новую жизнь строили, и свою спасали. Окраины империи, теплые края манили советских художников не только колониальной экзотикой -- хотя интересных сюжетов хватало, их с любовью писали, переписывали. На выставки в центр везли работы о строительстве социализма, в обратном направлении ехали художники -- в эмиграцию, ссылку, эвакуацию. Уезжали добровольно и не очень, часто навсегда.

Жизнь на Востоке была немногим лучше, слегка веселее. Местная специфика позволяла легализовать жесткий ритм и открытый цвет, импрессионистическую подвижность живописной ткани, иногда даже авангардистские формулы -- вещи, немыслимые уже на выставках в художественных центрах. Изучать и блюсти национальные традиции, не впадая, впрочем, в ереси, было одной из обязанностей советского художника. Они им и следовали -- благо живописной школы в этих краях не существовало и в качестве ориентира могло выступать только декоративное искусство. Да и сами яркие краски окружающего мира служили индульгенцией, хотя и не спасали от упреков в формализме.

Куратор организованной в рамках фестиваля Rozamira выставки «В Бухаре пускают змея» Зельфира Трегулова знает многие тонкости до сих пор плохо исследованной истории социалистического реализма. И, что еще важнее, истории СССР, которую учила не только по учебникам -- ее собственная бабушка спасла себя и детей от репрессий быстрым, в один день, отъездом в Таджикистан. Для художников иногда важнее жизни оказывалась возможность сохранить себя. Вдалеке от столиц находили возможность работать бывшие авангардисты, их ученики и ученики учеников авангардистов. В декоративно расчерченных полях, на которых трудятся колхозники Николая Карахана, легко увидеть супрематическую полоску. Свой вариант «аналитического искусства» по мотивам казахской поэзии создавал Павел Зальцман. Восточные орнаменты идеально вплелись в своеобразную систему Владимира Фаворского. Приглушенный «французский колорит» Роберта Фалька пригодился для изображения узбекской природы. Названия оправдывают живопись: не с суфийскими (как можно сперва подумать) мотивами работал Бяшим Нурали, а писал «Отдых колхозников» и «Сбор винограда», не игрой света и тени наслаждался Павел Беньков, а работал над «Письмом с фронта», и Александра Волкова напрасно критиковали за формализм -- его искренне увлек «Штурм бездорожья». Не говоря уже о Семене Чуйкове, любовавшимся «Утром новой жизни».

Российские и национальные кадры, трудившиеся в Средней Азии, сделали свое дело. Социальный заказ был выполнен, национальная школа сформирована -- отныне и до скончания веку советской власти художники на Востоке следовали примерно выработанным рецептам: яркие краски, декоративная структура с обязательными экзотическими добавками стали для них не спасением -- приговором. Органичным настолько, что традиция не прервана и бойко вошла в новые времена.