Более всего меня удивило в фильме «Бумажный солдат» то, насколько другим я его представляла себе до просмотра. От рецензий и интервью с режиссером, прочитанных во множестве после успеха в Венеции, у меня сложился довольно ясный образ картины -- такой монотонной, манерной, рыхлой, с множеством умозрительных ассоциаций. Главный герой -- врач на космодроме, опекающий летчиков перед полетом Гагарина в космос. Время действия -- 60-е годы, интеллигенты поют Окуджаву, цитируют Чехова и не могут разобраться в своих отношениях с женщинами. Похоже на продолжение «Гарпастума» -- фильма, решительно меня не заинтересовавшего.

Но «Бумажный солдат» оказался совсем иным... Хотя, как и «Гарпастум», -- стилизация. Такой омаж папиному кино. И не столько фильмам Германа-старшего (несмотря на явно вспоминающиеся интонации «Лапшина»), но и вообще искусству советской оттепели и даже в большей степени -- семидесятых, странному, безвоздушному и безгеройному времени. Причем в отличие от «Гарпастума» стиль эпохи передан очень узнаваемо. Можно, наверное, найти и отсылки к конкретным фильмам, но важнее общая интонация, такое отражение не в зеркале, а в осколках бликующего оконного стекла. Обрывистые фразы, оборванные сцены, монохромная гамма. Атмосферные явления как главная характеристика героев. Зябко. Мокро. Тает снег. Вечная осень или ранняя весна. Постоянно на людях, какие-то гости, нет уюта, все собираются выпить или закусить, но так никогда и не выпивают. Девушки с прическами и на каблучках скользят по наледи. Все неустойчиво, то ли оттепель, то ли заморозки. Все немного искусственно, нарочито и многозначительно.

Но как бы точно эта зыбкая атмосфера ни была передана в фильме, она только уловленная внешность, маскарадный костюм, потому что история, рассказанная в этой отстраненно стилизованной манере, конечно, уже сегодняшняя, осознанная с учетом нынешнего нашего опыта.

В семидесятые годы в кино и театре появился новый тип героя, в пьесах Вампилова, в необычном фильме Эфроса «В четверг и больше никогда», в «Полетах во сне и наяву», наконец... Обаятельные, задумчивые, эгоистичные, не умеющие любить мужчины... Такие чеховские Ивановы советского образца. Была идея, что это реакция на навязанный официозом обязательный образ положительного героя -- трудяги, лидера, энтузиаста, покорителя вершин... Но сейчас ясно, что так эволюционировал молодой романтик оттепели, рожденный иллюзией 60-х, завядший, не успев расцвести, уже ни о чем не мечтавший, никаких больших целей всерьез не ставивший, но и не готовый так просто погрузиться в радости частной жизни. В «Бумажном солдате» показан как раз переходный период, время, когда миф был еще цел, а человек уже не мог ему соответствовать, надежда эпохи на действователей и радетелей за высокие цели потерпела крах, и ее несостоявшийся герой уходит обескровленным, уставшим и надорвавшимся...

Даниил Покровский (Мераб Нинидзе), неврастенический мужчина с красивым лицом и потухшим взглядом, врач по профессии, мечтатель по складу характера, существует между двумя несовместимыми мирами: идеальным, где полеты в космос могут изменить жизнь человека, и реальным -- где нет ванны, лужи по колено, холодно, ветер, глупые исполнители, где нельзя добиться даже, чтобы простой рычаг работал как надо. И где из девяти экспериментов по запуску и возвращению человека из космоса только три окончились удачно. Но надо торопиться и запускать уже не манекен, а живого человека, и шансов, что он вернется -- один к трем... Герман сознательно дегероизирует всю обстановку подготовки к полету: у него вокруг космодрома ходят какие-то дикие казахи, стоят бараки опустевших уже лагерей, солдаты расстреливают натасканных на охрану заключенных овчарок, которые нынче уже не нужны, бывший начальник лагеря теперь обустраивает электрогенератор, а бывшие зэчки просят оставить их на месте, потому что идти им некуда... Мужчины в спортивных костюмах менее всего похожи на доблестных космолетчиков, а оборудование медицинских кабинетов кажется изначально обветшавшим. В оранжевых скафандрах на дряхлых велосипедах по залитой водой степи кружат одинаковые космонавты номер один и номер два, и эта шизофреническая прогулка мало напоминает звездный путь... Скорее уж пространство вокруг космодрома похоже на те самые далекие планеты, где властвует чужой, не человеческий разум...

Нет ничего не то что героического, просто нормального, не изъеденного коррозией в этом пространстве -- только надежды, обещания про то, что, вот, мол, построим город, запустим ракету, и будет будущее. Прекрасное и удивительное. А откуда оно возьмется в этом царстве повальной разрухи, не спрашивайте, никто не знает... Вот взлетает ракета, она летит там -- а тут стоит верблюд, как стоял веками, жует, и как соединить эти два разновременных и разноцивилизационных пласта -- тут любой богатырь надорвется. А доктор Данила не богатырь, он сын своего отца, гениального хирурга, уничтоженного в лагерях, но сам он не хирург, он терапевт, потому что в детстве повредил руку, и у него нет сына, он сам вечный сын, незадачливый наследник, проектировщик, погибающий накануне осуществления своего проекта...

Кончается фильм эпилогом, действие которого происходит уже в 70-е годы, Гагарин не только слетал в космос, но и уже разбился -- все по той же нелепой случайности, ошибке, череда которых, основанная на общей невключенности, тянется как будто с тех дополетных лет. Компания та же, но слегка поредевшая. Та же неустроенность, временность, кто-то собирается уезжать в эмиграцию, кто-то покупает подержанный автомобиль. Остаются на месте только женщины, которые здесь всегда сильнее и прочнее мужчин -- Чулпан Хаматова сыграла целеустремленную подругу, а Анастасия Шевелева -- верную тень мужчины. Эти бывшие возлюбленные, вечные невесты, поверившие было в то, что все может еще сложиться, что все эти бараки, степи, и солдаты, и овчарки -- случайность, а жизнь как-то сама собой устроит все по обыкновенному своему житейскому заведению: детки, пианино, диссертация, друзья... И так пойдет, как ни в чем не бывало.

Ну и ничего, конечно, не выходит. Никакая мечта не становится явью, ни мужская романтическая, ни женская бытовая...

Итог, безусловно, печален, и печаль эта тем более заразительна, что в основе ее личная история, не реальная биография, конечно, но общее состояние и сегодняшняя оценка прошлого, полученного нами в наследство, в котором было много обаятельного, но, увы, мало основательного.