В Самаре Гергиева видели и слышали, его здесь не просто уважают, обожают. Это и понятно, исторически сытому, богатому городу, городу с именем, с легендой, гергиевская харизма, его космические скорости, его жесткость вперемешку с обаянием очень, конечно, близки. Но одно дело гастроль в рамках глобального, охватившего едва ли не всю страну Пасхального фестиваля, а другое -- свой собственный, пусть и небольшой самарский фестивальчик, обещанный Валерием Гергиевым как ежегодный. Есть, как говорится, нюанс. К тому же наверняка тремя концертами за два дня, как в этот раз, Гергиев в следующем году не ограничится, размах не тот.

Впрочем, нынче смысл явно был не в размахе, а в содержании. Второй акт «Лолиты» Щедрина плюс его же знаменитые «Озорные частушки» и «Конек-Горбунок», не побывавший даже в столице, последняя, Пятнадцатая симфония Шостаковича, концерт духового ансамбля Мариинки -- программа, подчеркнуто лишенная попсовости. Был вопрос, оценит ли самарская публика, не избалованная столь сложной музыкой, миссионерский порыв мэтра. И оказалось, что оценила, да так, как столичной и не снилось.

Стоячие овации на трех концертах выглядели естественным способом выражения эмоции, единой на весь зал, если не считать нескольких заботливых мам, сконфуженно выведших чад из зала на словах Лолиты (в исполнении солистки Мариинки Анастасии Калагиной): «Я не буду ...ться с тобой».

«Лолита» была написана Щедриным 16 лет назад для Шведской королевской оперы, на премьере за дирижерским пультом стоял Мстислав Ростропович, так что появление этого названия в нынешнем самарском фестивале выглядит в высшей степени логично. В 2001 году эту оперу поставил у себя в театре худрук Пермской оперы Георгий Исаакян, и спектакль даже привозили на денек в Москву, где он не вызвал ажиотажа. Валерий Гергиев ограничился концертным исполнением одного только второго акта. Партитура оперы, крайне сложная и для певцов, и для оркестра, была им расчищена, как метелкой археолога. Слышно было все, мельчайшие подголоски, интонации, намеки, ухмылки, дымки, из которых эта музыка и соткана. И хотя хоры (местного, самарского производства) выглядели не то чтобы безупречно на фоне ювелирного оркестра и солистов, в целом исполнение производило впечатление. Добавляло пафоса присутствие автора с супругой, напряженно следивших за ходом дела и, кажется, пребывавших по окончании в восторге.

В тот же день, с менее чем получасовым перерывом, оркестр во главе с Гергиевым сыграл еще Пятнадцатую симфонию Шостаковича, «Озорные частушки» и «Конька-Горбунка» Щедрина и «Симфонию-концерт» Прокофьева с изумительной солисткой Татьяной Васильевой, игравшей в Москве на фестивале «Возвращение» и, к сожалению, плохо знакомой московской публике.

Но двумя концертами подряд, закончившимися около полуночи, маэстро не ограничился. Казалось, будь его воля, он бы и ночь напролет дирижировал, не теряя при этом в качестве и будто заражая оркестрантов своей, в общем-то нечеловеческого происхождения энергией. Наутро был дан еще миниатюрный, в час длиной, концерт духового ансамбля, причем медная группа Мариинки показала не ожидаемую в таких случаях выносливость, а идеальную форму, греющую душу музыкальность и завораживающую чистоту строя.

Таких концертов, что в Москве, что в Питере, по пальцам перечесть в сезон, а тут сразу три кряду. В чем тут дело -- город ли в самом деле подходит маэстро, и ему тут, что называется, стены помогают, любит ли он так свое новое детище, новый фестиваль, и оттого горит, неважно. Важно, что фестиваль этот не очередное выражение гергиевской жажды поглощения оркестров, городов, стран, а живой, интересный организм, уже имеющий свое лицо, характер, образ и нишу.