Нескольким поколениям советских искусствоведов знакома ставшая хрестоматийной монография «Из истории музея «Грюнес Гевельбе». Ее же обязательно привозили из ГДР продвинутые туристы, посетившие саксонскую сокровищницу декоративно-прикладного искусства. Легким языком, с яркими историческими подробностями, стилем увлекательной правдивой сказки автор рассказывал о восхитительных экспонатах «Зеленых сводов». Эта книга, в 70-е годы подаренная кем-то из знакомых моим родителям, влюбила меня в невиданное рукотворное чудо сразу и навсегда. Будучи в Дрездене, я разыскала ее автора -- доктора искусствоведения Иоахима МЕНЦХАУЗЕНА, ставшего в 1958 году первым директором возвращенного в Дрезден музея.

-- Когда вы узнали, что сокровища «Грюнес Гевельбе» возвращаются в Дрезден, что вы ощутили?

-- Двумя годами раньше Советский Союз вернул нам увезенные в 1945 году картины Дрезденской галереи. Поэтому, когда возвращались «Грюнес Гевельбе», это показалось логичным продолжением. Надо сказать, что в те годы отношение к Советскому Союзу было весьма неоднозначным. Из-за сталинской политики в отношении ГДР, да и Восточной Европы в целом многие из нас стали воспринимать освободителей как оккупантов. И, думаю, Хрущев хотел обеспечить максимальную лояльность ГДР, сделать это можно было в тех напряженных условиях средствами культуры -- вернуть нам часть историко-культурного достояния.

-- С какими проблемами пришлось столкнуться в первую очередь?

-- Так получилось, что с немецкой стороны ответственными за прием ценностей оказались не самые сильные специалисты. Ведь те, кто работал в музее до войны, были в советское время отстранены от работы -- им не доверяли. Например, в Москву оформлять документацию для возвращения поехала бывшая преподавательница-искусствовед, которая была до войны уволена из университета. Советская сторона, очевидно, посчитала это доказательством ее лояльности. В то же время многие весьма квалифицированные искусствоведы, также не запятнавшие себя симпатиями к фашизму, были отстранены от работы после войны. Конечно, с охотой брали молодежь -- к ней было больше доверия.

-- Каковы первые впечатления при виде фантастических сокровищ в этих ящиках?

-- Меня восхищало то, с каким трепетом, с какой тщательностью были упакованы и сохранены коллекции «Грюнес Гевельбе». Ведь вагоны, в которых увозили из Дрездена в Москву драгоценности, шли по специальной железнодорожной ветке, в каждом вагоне сидел автоматчик-красноармеец. Ничего не пропало, ничего не было поломано. Более того, вещи, которые в фондах «Грюнес Гевельбе» с довоенного времени хранились неотреставрированными или в виде фрагментов, также аккуратно были запакованы, не пострадали при переезде туда и обратно. Помню даже такой случай: перламутровая чешуя декоративной рыбки осыпалась из-за того, что высох клей. Так вот все до единой чешуйки (это видно по количеству крепежных гнезд) вернулись к нам в пакетике. Разумеется, прошли многие месяцы, пока мы распаковали все ящики и стали готовить выставку. Мне кажется, что по неопытности мы сделали все возможные ошибки. Например, витрины с драгоценностями снабдили длинными неоновыми лампами. И в их мертвом матовом свете алмазные украшения выглядели как плексиглас. Я сказал об этом, но от меня отмахнулись, дескать, денег нет, времени тоже нет -- открывать придется в срок. Но я возразил, используя уже идеологический, а не искусствоведческий аргумент: «Скажут, что русские вернули нам стекло вместо алмазов, это возбудит антисоветские настроения». Это подействовало. Аргумент был принят, лампы заменили.

-- Как люди отнеслись к открытию экспозиции?

-- Когда мы обращались к каким-нибудь мастерам или на заводы с просьбой о содействии, сначала почти всегда слышали категорическое «нет». Кому в послевоенной Германии была охота что-то бесплатно делать для каких-то там музейных нужд. Но стоило произнести: «Это же нужно для «Грюнес Гевельбе», как интонация менялась, и мы слышали немедленное: «Конечно, поможем». «Грюнес Гевельбе», быть может, даже в большей степени, чем Дрезденская галерея, являются объектом национальной самоидентификации саксонцев. Ведь ничего подобного более нигде в мире нет. Потому и воспринималось это как возвращение частицы самих себя. Если хотите -- как возвращение души.