Хореограф умер почти год назад -- в середине ноября прошлого года. Ему было восемьдесят, он долго болел, и на репетиции его приносили на руках, но работать он продолжал до последних дней. Он сочинял спектакль, что сейчас повезла по миру его осиротевшая труппа, и мировое турне Bejart Ballet Lausanne идет со слоганом «Последнее творение Мориса Бежара».

Ни капли завещательного пафоса. Никаких интонаций прощания, прощения (или непрощения), ни сведения счетов, ни жалости к себе, ни напутствий молодежи. «Вокруг света за 80 минут» -- это восемьдесят минут восторга. Кайф жизни, праздник жизни, удовольствие двигаться, прыгать и целоваться -- и во всем этом ни грамма надрыва. О том, что человек, сочинявший этот спектакль, собирался расстаться с миром, по спектаклю догадаться совершенно невозможно. Да, это перечень стран, которые объехал Морис Бежар, нечто вроде дневника воспоминаний, но не взгляд назад, а взгляд вокруг. Ничто не ушло, все рядом. И сквозь этот дневник проходит лирический герой-танцовщик, наблюдая за окружающими, вписываясь в их танцы, и иногда, когда падает от усталости, поддерживаемый странной фигурой в черном. То ли Бежаром, то ли Господом Богом, что для артистов в общем-то одно и то же.

Рядом Африка, с которой все началось, -- отец, философ Гастон Берже, был выходцем из Сенегала, и родившийся в Марселе ребенок всегда чувствовал Африку своей, родной территорией. С Сенегала начинается спектакль -- с отчаянной пляски солистки, совсем не по-балетному растопыривающей пальцы над головой и широко кидающей в воздух бедра. Для того чтобы научить своих балетных этой совсем не классической манере, Бежар специально приглашал педагога из Сенегала -- и результат поразителен: классический танец и танец древний слились нераздельно, мощный ритуал приобрел хрупкость и благородство.

Рядом Греция, искусство и философию которой ценил и изучал Бежар, -- и миф Греции как страны свободного искусства. В сегодняшний балет вплетен большой фрагмент знаменитых «Греческих танцев» Бежара -- выходящие рядами девицы обозначают то строгий строй колонн античных зданий, то срывающийся плеск волны. За ней Венеция.

Вот что можно ожидать от посещения Венеции человеком, в котором живут культурные мифы и балетные священные имена? Смерть в Венеции, да? Дягилевская могила? (А «Русские сезоны» важны были для Бежара, и один из лучших, самых незащищенных и самых сильных спектаклей его был «Нижинский, клоун божий»). Для Бежара Венеция -- пространство молодых. Мужской кордебалет в штанах всех цветов радуги прорезает сцену в прыжках, кокетничает в заносках, танцовщики ухмыляются друг другу и залу. И следующая за Венецией Вена тоже не о вчерашнем (пусть пышном, пусть прекрасном) дне -- лишь обозначив этот бывший день, пара, в которой джентльмен одет во фрак, а дама в настоящее старинное платье, сделав круг вальса, исчезает со сцены. Занимают же сцену дети сегодняшнего дня в балетной униформе -- но вальс живет! Чуть стеснительный (пара сначала просто переминается с ноги на ногу лицом к лицу -- детям дискотек как-то странно танцевать под такую старинную музыку, как вальс), чуть вызывающий (и пара вскидывает подбородки -- нам нравится и плевать, что считают окружающие) и бесконечно элегантный.

Отдельной страной становится Парижская опера, в которой хореограф немало поработал, -- и тут в спектакль вставлен отрывок из Arepo, балета, Парижской опере и посвященного (название надо просто читать от последней буквы к первой). Жесткие дуэты мужчин и женщин, в которых женщины отвоевывают свое право быть в центре внимания. Острые выбросы ног, мгновенные развороты (кажется, что находиться спиной к партнеру балерине не то чтобы неудобно, но страшно -- как спиной к врагу). Графика, почти несвойственная Бежару в тех его сочинениях, что он делал для собственной труппы, -- должно быть, работая в ней, он постановку битвой не считал. И вдруг обнаружившиеся корни форсайтовских сочинений именно в этом бежаровском балете; многие ведут родословную Форсайта от Баланчина, поединки же Arepo меж тем ему явно гораздо ближе.

Вашему обозревателю неизвестно, был ли Бежар на Северном полюсе -- сдается мне, что не был, иначе бы знал, что пингвины там не живут. Но у него в балете -- вот они, пожалуйста, в полный рост. Не условные, а совершенно дотошные пингвиньи костюмы на исполнителях, и десяток грузных птиц топочет по сцене и играет в гигантский мяч, расписанный как глобус. Путешественник-танцовщик подражает пингвиньей походке и смотрит на пингвинов совершенно восторженно, и понятно, что это уже не географическое путешествие. Это возвращение в детство, что периодически случается с творческими людьми, начало нового какого-то этапа жизни (быть может, новой труппы? Бежар трижды менял имя театра и -- в некоторой степени -- его концепцию: Ballet d'Etoile в 1954--1957, Ballet Theatre de Paris в 1957--1960, Ballet du XX-eme siecle 1960--1987 и, наконец, Bejart Ballet Lausanne с 1987-го до нынешнего дня). А с Северного полюса балет отправляется в Сан-Франциско и далее -- в Бразилию, где Бежару интересен не затрепанный мотив карнавала, но мягкая пластика южноамериканских танцовщиц.

Русской части в спектакле нет -- известно, что Бежар собирался ее поставить, но не успел. Нам снова не повезло, как не везло с бежаровскими гастролями (в советские времена его приглашали раз в десять лет -- неизвестно, чего боялись больше, немыслимой по тем временам эротической откровенности пластики, сейчас представляющейся почти целомудренной, или увлечения маоизмом), как не везло с постановками Бежара в Большом (хореограф хотел там поработать, но опять-таки наши начальники испугались). Как не везет и сейчас, когда давным-давно стоило бы купить права на его спектакли -- пока в Большом, традиционно сильном мужским составом, есть кому их танцевать, нынешнее руководство смотрит в другую сторону. Ну так это Парижская опера может в декабре в память Бежара выпустить его гениальную «Жар-птицу». Мы же будем ждать, что когда-нибудь выпустят DVD.