Аналитический центр Юрия Левады выяснил в середине сентября, что больше половины россиян хотят сохранить российское военное присутствие в Абхазии и Южной Осетии: им кажется, что ситуация там остается напряженной. 56% за то, чтобы войска (которые, надо заметить, к середине сентября и не думали уходить) остались. Но 27% полагают, что войска надо вывести. Число оптимистов, которые думают, что признание Абхазии и Южной Осетии -- это демонстрация силы и воли и потому пойдет на пользу Отечеству, составляет 40%. Напротив, считают это вредным 15%. А еще 28% думают, что хоть вреда и не будет, не будет и пользы. 18% затруднились определиться. Видеть Абхазию и Южную Осетию в составе союза России и Белоруссии спешат лишь 20% россиян. 24% считают, что России и Белоруссии стоит сперва крепко подумать, а 14% вообще не склонны приветствовать такую перспективу.

Разброс мнений, как видим, велик, и «волна патриотизма», помянутая на днях премьер-министром Владимиром Путиным в связи с событиями на Кавказе, кажется, распадается на целую гамму более мелких волн и течений. Выглядит, кстати, довольно обоснованным предположение, что, если бы социологи задали вопрос: «Где находятся Южная Осетия и Абхазия?» -- правильный ответ дали бы немногие.

Немаловажным, хотя и не совсем корректным, мог бы оказаться другой вопрос: «Кто живет в Южной Осетии и Абхазии?» Хотя 14% несогласных с идеей принять республики в союз России и Белоруссии, видимо, догадываются, что живут там отнюдь не белорусы, а примерно те же, кого эти же респонденты и их соседи привыкли обобщенно называть «лицами кавказской национальности». Вопрос отношения большинства россиян к выходцам с Кавказа не стали педалировать во время обсуждения перспектив российского сотрудничества с двумя новыми соседними государствами -- хотя он, несомненно, волнует жителей Абхазии и Южной Осетии. Об участии абхазцев и осетин в драках кавказцев с представителями коренного населения российских городов, в которых и те, и другие бывают в роли потерпевших, не было сказано в эти дни ни слова. Не говорили и о пристальном внимании российских милиционеров к гостям с юга. Стороны записали в договорах о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи намерение гарантировать права и свободы гражданам независимо от их расы, пола, языка и религии.

Говоря о «волне патриотизма», премьер-министр Путин имел в виду прежде всего народы Северного Кавказа. Премьер-министр, несомненно, верно оценил ситуацию. Народы Северного Кавказа, увидев ввод войск в Грузию и признание независимости двух республик, получили случай убедиться в том, в чем они имели основания сомневаться в последние годы: в наличии у России военной силы и политической воли. Примерно то же самое Россия пыталась продемонстрировать, пока воевала в Чечне, принуждая ее, напротив, к отказу от идеи независимости.

Но та первая попытка, в 1994--1996 годах, закончилась поражением, после которого северокавказские руководители, ныне в большинстве своем члены партии «Единая Россия», считали хорошим тоном приглашать в гости президента Ичкерии Аслана Масхадова и говорить красивые тосты за свободу. Вторая закончилась иначе, хотя Чечню взяли в итоге не силой армии, а опорой на местных лидеров из бывших сепаратистов. В ходе обеих попыток с обеих сторон погибли десятки тысяч людей.

Сейчас и правда получилось по-иному. Во-первых, на чужой территории. Во-вторых, молниеносно, с четырьмя сбитыми противником самолетами, но без ужасов позиционных боев в городах. В-третьих, решительно: раз американцам и европейцам можно с Косово, то и нам можно в Абхазии и Южной Осетии. В-четвертых, развеяны сомнения: Россия все-таки обратила внимание на два народа, полтора десятилетия стремившихся доказать ей свое дружелюбие и расположение и готовых за это умирать. Не «сдала» их, а защитила и признала. Это, конечно, колоссальный символический акт. Волна патриотизма, которая, конечно, не могла не закружить в этот миг самих российских руководителей, поднялась и в самом низу, в том числе и на Северном Кавказе.

Только едва ли высокая волна долго продержится, потому что российские власти довольно смутно себе представляют, что делать дальше с этим внешнеполитическим достижением. Договоры с республиками заключены всего на десять лет, и даже в самих республиках понимают, что это -- окно возможностей для дальнейшей торговли. Вчера президент Абхазии Сергей Багапш, по сути, еще раз подтвердил -- и это знают опрошенные "Левада-Центром" россияне, -- что едва ли не единственным прагматическим итогом операции по принуждению к миру Грузии будет размещение в Абхазии и Южной Осетии российских войск.

Г-н Багапш не сообщил ничего неожиданного: он, в сущности, согласовал с российскими военными легализацию военных баз в Гудауте и Очамчире, потому что до августа 2008 года Россия официально не держала в Грузии иных войск, кроме миротворцев. Кроме Гудауты и Очамчиры будет еще гарнизон в Кодорском ущелье, чтобы по этой земле, населенной вольнолюбивыми сванами, больше никогда не крался к олимпийскому Сочи никакой чеченский боевик Руслан Гелаев. Будет в Абхазии и соединение кораблей Черноморского флота.

Все остальные взаимоотношения -- посольства в Сухуми и Цхинвали и подписанное в минувший понедельник соглашение о партийном сотрудничестве между «Единой Россией» и югоосетинской партией «Единство» -- выглядят пока чистой имитацией. Партийное созвучие, кстати, не должно было особенно обольщать руководство «Единой России»: «Единство» ни в коей мере не аналог партии российских бюрократов. Политику в Южной Осетии -- еще больше, чем в России, -- делают персоналии, а не партии, «Единство» не имеет политической монополии, а номенклатура отнюдь не считает своим долгом в нем состоять.

Вся экономическая и гуманитарная составляющая -- это, по сути, просто легализация того, что и так было до признания независимости двух республик Россией.