Автор телевизионного сериала по «Преступлению и наказанию» режиссер Дмитрий Светозаров завершает работу над фильмом «Любовь без правил» по сценарию Аркадия Тигая. На этот раз снимается мелодрама, что может показаться странным тем, кто помнит: Светозаров одним из первых привел в отечественный кинематограф жесткие жанры американского кино, сделал фильм-катастрофу «Прорыв», классический триллер «Псы», детективно-криминальную драму «Арифметика убийства», кровавую сказку «Четырнадцать цветов радуги».

В 90-е Светозаров вынужден был уйти на телевидение, где играл в «полицейское кино» в «Улицах разбитых фонарей», пародировал все жанры в «Агенте национальной безопасности», снял бандитскую сагу «По имени Барон» и жизнеописание современного Монте-Кристо «Фаворский». О специфике российского телевидения и своих перспективах в этих условиях Дмитрий СВЕТОЗАРОВ рассказал Ольге ШЕРВУД.

-- Как это вы взялись за мелодраму?

-- Сценарий Аркадия Тигая вырос из его повести «Игра в карты на выживание» -- произведения с выдающимися, на мой взгляд, литературными качествами. Поначалу я не собирался ставить эту странную любовную историю стареющего популярного московского актера и молоденькой девочки-консьержки.

Как сопродюсер (Светозаров возглавляет студию АС/ДС вместе с продюсером Андреем Сигле. -- О. Ш.) я предлагал сценарий нескольким режиссерам; по разным причинам никто взяться не смог. В итоге я сам стал читать уже не по-продюсерски, а по-режиссерски. Прочитав в двадцатый раз, как весьма пьяный наш герой дремлет на сиденье машины и вдруг, не открывая глаза, говорит «Мама» девочке-консьержке, сидящей рядом, я понял смысл этой истории. Она о том, что в любой своей женщине мужчина ищет мать. Ищет женщину, которая составит с ним духовное целое. Как правило, этот поиск трагичный, не оканчивающийся ничем...

-- Кто же играет у вас в этой мелодраме?

-- Как только прояснилась задача, моментально расставились фигуры. Главный герой -- Александр Домогаров. А Вера -- Полина Филоненко, которая дебютировала у меня ролью Сонечки Мармеладовой в «Преступлении и наказании».

-- Ваша с Андреем Сигле студия ориентирована на телепроекты. Новая картина снимается для какого-то телеканала?

-- Мы в отличие почти от всех иных коллег работаем не по прямому заказу, а продаем телевизионные фильмы, произведенные на собственные деньги компании. Не скрою, один ведущий канал проявил предварительный интерес к этой работе, почему сценарий и оказался в производстве. Он делается в модном нынче формате телемуви -- две серии по пятьдесят минут. На собственно съемки отведено меньше месяца.

-- Подозреваю, что мода на этот формат вынужденная. Ее корень в недостатке средств на большеэкранное кино.

-- В целом -- безусловно. Что же касается нашего проекта, то мы арендовали новейшую цифровую камеру, которая на выходе дает изображение идентичное пленочному. Что даст нам картину в двух форматах. То есть она может получить и кинопрокатную судьбу, и телевизионную. Правда, мы знаем ограниченные вкусы современного проката. Этот фильм не очень укладывается в его рамки.

-- После «Преступления и наказания» вы утверждали, что вкусы телеаудитории все же иные...

-- Да, я говорил, что только на домашнем экране возможен телероман -- медленное подробное вчитывание в классический текст, требующий при экранизации не столько бытовых, сколько психологических нюансов. Кроме того, телевизионная аудитория старше публики кинотеатров -- следовательно, у нее другие интересы и запросы, потенциально более осмысленные.

-- Это ваша уверенность или предположение? Или просто мечта о понимающем зрителе?

-- Скорее действительно мечта, основанная на житейской логике. Но логика не работает! За последнее время ситуация изменилась настолько, что я начинаю впадать в растерянность. То, что интересно мне, и то, что я бы хотел делать как режиссер, категорически неинтересно телеаудитории -- меня в этом уверяют руководители телеканалов. Возникает замкнутый круг, который неизвестно, как разорвать.

-- Принято считать, что телевизионные топ-менеджеры формируют вкусы зрителей...

-- То есть действуют по какому-то таинственному плану? Но это немножко напоминает теорию заговоров. Я отметаю подозрения в злом умысле. А вкус публики -- вопрос вечный. Один из иностранных мемуаристов, посетивший Россию во времена Ивана Грозного, уехал, так и не поняв, то ли народ настолько жесток, что правители таковы, то ли правители таковы, потому что народ жесток. Предположу, что идут параллельные процессы.

Я понимаю, что нужно делать, чтобы телеканалы гарантированно купили фильм, но делать этого не могу. Не могу снимать хуже, чем умею, это невозможно.

-- То есть нет поощрения чего-то серьезного, качественного?

-- Отвергается все, выпадающее из системы привычного. Поощряется только обкатанное, априори потребляемое. Не требуется все, что хотя бы чуть-чуть отличается от установившегося тематического и/или художественного уровня, который продолжает снижаться. Наличие киноязыка -- уже причина отказа. Царит банальность в качестве принципа. А чтобы снимать банальность, не нужны ни хорошие актеры, ни хорошие режиссеры.

-- Автор выбывает из игры...

-- Формируется генерация новых творческих коллективов отечественного телевидения. Поразительная вещь -- невозможно назвать ни одного примечательно работающего для телевидения режиссера. Бесконечная фабрика, конвейер безымянных людей, которые лепят одинаковый продукт.

-- Который уже непонятно кто вообще смотрит. Молодежь и образованный люд скачивают в Интернете сезон за сезоном «Доктора Хауса»...

-- Сериальный кинопродукт делится на две части по способу складывания повествования. Американцы усложняют кинематографический язык, создавая мозаику эпизодов, очень разрозненных и внешне не стыкующихся кусочков. Только к середине даже среднего американского кино ты начинаешь понимать, к чему клонит режиссер. Историк литературы Лидия Гинзбург говорила, что в искусстве важны не фантазия и выдумка, а пропуски и умолчания. Современный цивилизованный американский и европейский зритель к такой системе привык; его мозг не спит.

А другая часть мировой зрительской аудитории потребляет сериалы индийско-южноамериканского типа. Когда актеры в кадре сразу объясняют все...

-- Да еще по четыре раза.

-- Да. И называя словами все мысли и чувства. Заодно объясняя сюжет тем, кто проспал и не расслышал. К сожалению, российский телевизионный кинематограф идет по этому пути. Я остаюсь в стороне. Можно стилизовать и подделать великую поэзию. Стилизовать графоманские вирши невозможно. То же и тут.

-- Но «Первый канал» вроде бы декларирует предпочтение исключительным, острым, неожиданным проектам?

-- Они там допустимы как резкая приправа к основному блюду. В микроскопической дозе. Судя по всему, «Преступления и наказания» на данном этапе достаточно, чтобы обозначить интерес отечественного телевидения к классике. Все дозируется.

Но у меня есть страшное подозрение: публика не то что не хочет, она уже не понимает классики. Что такое искусство? Некий набор иероглифов, знаков. В живописи -- визуальных, в музыке -- звуковых. Некие символы, за которыми стоят понятия языка данного искусства. Мне кажется, люди разучились считывать эти знаки. Начинаешь говорить на языке киноискусства, и массовый зритель тебя не понимает. Нужно адаптированное искусство. Наступает его век.

-- Что же делать независимому телепродюсеру и автору?

-- Мы пережили девяностые. Для меня они в итоге оказались годами тотального счастья и свободы, но это ведь было время беды и крушения кинематографа. Тогда один мой приятель, долго работавший спасателем на пляже, рассказал про главный принцип поведения утопающего. Тонущий человек не должен барахтаться. Надо прекратить сопротивляться, погрузиться, достичь дна -- и, достигнув, оттолкнуться. Так экономятся силы для того, чтобы выплыть.

Может, я сейчас подобен этому утопающему. Но в отличие от большинства готов идти до дна -- я убежден, что мы сумеем оттолкнуться. Искусство не может кончиться при моей жизни, я в это верю.