Острая фаза российско-грузинского конфликта пройдена. Однако ныне Россия находится на пике другого конфликта -- дипломатического. Москва продолжает стоять на своих позициях и уже находится в заметной конфронтации с доброй половиной мира. У России есть такая проблема: она не может вовремя осознать, что обстоятельства вокруг переменились, и начать трансформировать позицию. Ее линия порой ужасающе инерционна, инерция может длиться годами. Из-за этого Россия часто оказывается в проигрыше на международной арене.

Итак, что мы уже имеем на сегодняшний день? Практически заморожены отношения с НАТО с непонятными пока сроками и формами их возобновления -- это первое. Второе: Польша стремительно договорилась с США, что вкупе к ракетам-перехватчикам ей поставят Patriot для защиты уже собственного воздушного пространства, в чем американцы не хотели уступать полякам много месяцев. Третье. Действительно перспективы Грузии на получение ПДЧ (План действий по членству в НАТО) сейчас более туманны, чем были до 7 августа. Но это не означает, что тему заморозят или забудут. Ни американцы, ни европейцы не забывают данных обещаний. А значит, если они и не дадут Грузии ПДЧ зимой или будущей весной, встанет вопрос об иного рода компенсации за «неприсоединение», которая России может не понравиться ничуть не меньше.

Дело в том, что и Европа, и США поставлены ныне перед определенной дилеммой, которую Россия, очевидно, еще не осознала, а когда осознает, не исключено, станет насмехаться над «евроатлантическим братством». В реальности же то неудобное положение, в котором стоят Европа и Америка, может выйти боком именно России.

Европейскую часть альянса волнует следующее: если она приближает к себе Грузию, то любое новое обострение отношений Тбилиси и Москвы вынуждает ее вмешаться в конфликт, руководствуясь даже уже не столько заботой о европейской безопасности, сколько статьей 5 устава НАТО. То есть начать воевать с Россией. Такое никому западнее Калининграда не может присниться даже в кошмарном сне.

У США своя ситуация: они не зависят от российских энергопоставок, в меньшей степени ощущают разбалансированность по периметру Евросоюза, следовательно, могут более активно продвигать свою позицию. Однако и Вашингтон в размышлении: с одной стороны, США вроде как не смогли защитить своего союзника и протеже. С другой -- и это мнение, кстати, присутствует в американском истеблишменте -- не могут же американцы нести ответственность за каждого странного лидера маленькой страны только потому, что он красиво говорит о курсе на демократию. И хотя стратегические отношения с Москвой хромают, нельзя положить на алтарь все сотрудничество с Россией только потому, что об этом просит Грузия. Неравный обмен.

Почему неравный? Потому что Москва нужна Вашингтону в массе других конфликтов. Это ситуация вокруг Ирана, северокорейское урегулирование, Ближний Восток, нераспространение, наконец, долгосрочные взаимоотношения с Китаем. Американские официальные лица постоянно подчеркивают важность участия Москвы в разрешении этих ситуаций, текущих или долгосрочных.

Ни Европа, ни Америка не имеют в планах исключить Россию из важнейших мировых процессов. Однако непримиримая позиция Москвы по одному вопросу может поставить под угрозу все остальные, в реальности гораздо более важные с точки зрения долгосрочного положения России в мире и ее внешнеполитического влияния.

Это колоссальная проблема российской внешней политики -- инерция осознания.

Еще во время первого срока президентства Путина, разочаровавшись в многосторонних внешнеполитических инструментах и площадках, Москва сосредоточилась на двусторонних контактах со странами, занимающими наиболее спокойную позицию по отношению к России. В реальности это было зачастую связано с неумением и нежеланием России вести сложные многоуровневые консультации, строить пирамиду важного и второстепенного. Кроме того, сама ситуация давала такую возможность: ключевые европейские игроки, прежде всего Германия и Франция, вошли в серьезный клинч с США по Ираку.

Однако с 2005 года ситуация начала меняться. Приход новых лидеров в Германии, а затем во Франции вкупе с явным изменением позиции США создали уже иной фон для многостороннего общения. Во-первых, были преодолены многие разногласия между Европой и Америкой. Во-вторых, американская администрация в свой второй срок начала демонстрировать совершенно иное отношение к многостороннему урегулированию и методам пусть жесткого, но убеждения, а не одностороннего принуждения. Наиболее явные примеры: размораживание консультаций по КНДР, изменение тактики в Ираке (смена акцентов с построения демократии на стабильность в регионе), смягчение позиции по таким темам, как глобальное потепление, помощь Африке, сотрудничество с Китаем.

Россия же продолжала напирать на двусторонние контакты. И хотя на словах Москва выступает за многосторонние отношения, на деле она либо придает им минимальное значение (как тому же Совету Россия--НАТО, хотя справедливости ради стоит сказать, что и Брюссель не очень ратовал за расцвет этого сотрудничества). Либо требует их радикального переформатирования (ОБСЕ), не желая ни на йоту отступиться от первоначально заявленной позиции. Либо, признавая некую абстрактную необходимость обновления, на деле хочет оставить все как есть, потому что опасается, что любое движение в этом вопросе ослабит ее влияние в регионе или структуре (ООН).

Однако нельзя застывать, когда мир меняется. И не просто мир меняется, меняются приоритеты, подходы, меняются, наконец, окружение и обстоятельства, в которых решения вырабатываются и принимаются. Это касается как «дальнего» окружения, так и «ближнего». К примеру, США образца 2003 года и США-2008 это разная система приоритетов и принятия решений. Украина 2003 года отличается от Украины 2008-го, Казахстан пятилетней давности -- это не Казахстан сегодня, равно как Китай, Германия и др. Сам перечень глобальных приоритетов ныне и, скажем, пять лет назад -- это разный перечень. Россия же этого зачастую не учитывает, продолжая прибегать к устаревшим методам и полагая, что они сработают и сегодня. Изменение подходов и позиции если происходит, то позже, чем следовало бы.

Оттого Москва все время пропускает «свой автобус», вместо этого пытаясь заскочить в тот, который давно ушел.

Россия не может ощутить динамику и модифицировать свою внешнеполитическую линию оперативно и с учетом своих интересов. Кроме того, она подчас весьма плохо просчитывает последствия своих резких действий.

Весьма странно, что Россия этого не замечает: чем более жесткую риторику она использует, тем быстрее соседние страны совершают «марш-броски» в сторону, противоположную российской. Почином этого в какой-то степени можно назвать уже подзабытую историю с косой Тузлой. (Спор касался внутренних вод Керченского пролива, по которым следовало провести границу России и Украины.) А ведь, по сути, именно с нее начались трения между Москвой и Киевом. «Оранжевая революция» и газовые войны были много позже.

Оброненная на днях российским генералом фраза о том, что, размещая элементы ПРО, страна «становится объектом воздействия», потому что «такие цели уничтожаются по приоритету в первую очередь», -- лучший способ отбросить Польшу еще дальше от России, при том что все последние месяцы Варшава смягчала обострение с Москвой. Другие если и не выразили отношения, отметили российскую реакцию про себя и впредь будут учитывать ее при принятии решений как внешнего, так и внутреннего свойства.

Чем это может обернуться для России? Несомненно, полной внутренней и внешней изоляции не будет. Россия не станет ни Северной Кореей, ни подобием позднего Советского Союза. По-прежнему будут приезжать артисты, рестораторы и аукционные дома. Пока есть деньги, спрос и драйв, контакты в космополитичных сферах не прекратятся.

Но есть иной уровень контактов -- как текущих, так и закладывающих облик будущего. Это совместные учения и общение в военных и гражданских сферах. Это обсуждение будущих институтов мира (которые -- Россия сама говорит об этом -- требуют модификации); общих правил торговли и финансовых рынков; наконец, приоритетов, задач и вызовов. От терроризма до глобального потепления, от мирового баланса энергоресурсов до адекватного участия Китая и Индии в глобальной инфраструктуре. И вот здесь Россия может оказаться на обочине, поскольку ее не могут ни понять, ни спрогнозировать. А раз так -- ей будут опасаться доверять решения, влияющие на будущее мира.