Московские улицы наполнились выражением солидарности с Южной Осетией, выполненным в виде билбордов с переплетенными российским и осетинским флагами. Для тех, кто все еще не знает, что бело-желто-красный триколор -- это флаг Осетии, под картинкой крупно написано: «Цхинвал, мы с тобой!» Хотя траур 13 августа в целом прошел не особенно заметно, внимания событиям в Южной Осетии, а также в Абхазии и Грузии, уделяется явно больше, чем, к примеру, трагедии в Беслане.

Беслан, как известно, расположен на территории Северной Осетии, неотъемлемой части России. Теракт в Беслане в сознании осетин стал, бесспорно, одной из самых страшных вех новейшей истории. В момент, когда прямые включения от захваченной школы показывали по всем телеканалам, жителям этого города сопереживало большинство зрителей. Но общенациональной трагедией он так и не стал. Интерес к расследованию обстоятельств гибели заложников сохраняют только родственники потерпевших и сами выжившие. Власти, осознавая неоднозначность своей роли в критической ситуации, склонны поощрять забвение, а Москва, к примеру, не стесняется из года в год устраивать шумный день города, который почти совпадает с днями памяти Беслана.

С событиями в Южной Осетии дело обстоит принципиально иначе, потому что власти в данном случае изначально позиционируют себя как защитников российских граждан от внешней агрессии. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) выяснил, что 79% россиян (с погрешностью около 3,4%) знают, что в Южной Осетии живут их сограждане. И 87% уверены, что Россия должна защищать их интересы.

Желание людей жить в стране, которая почти по-американски готова силой защищать своих даже за пределами государственной границы, вполне естественно. Но именно в случае с Южной Осетией это в большой степени парадоксальное проявление. Во-первых, несмотря на оптимистические данные ВЦИОМ, есть ощущение, что даже вполне образованные жители столицы с высокооплачиваемой работой, следящие за новостями, не особенно четко представляют себе, где находится Южная Осетия и чем она отличается от Северной. Впрочем, ситуация, возможно, и не требует знания всех географических и исторических нюансов. Бросается в глаза другое: те же социологи регулярно фиксируют в России довольно высокий рост неприязни коренного населения к разного рода чужакам. Причем выходцы с Кавказа -- неважно, Северного или Южного -- занимают устойчивую лидирующую позицию как объект этой самой неприязни. По данным «Левада-Центра», более 40% (а в отдельные годы и до 50%) россиян склонны поддерживать идею ограничения свободы проживания в России выходцев с Кавказа. Причины, как это признают даже федеральные чиновники, ответственные за этническую политику, -- в отсутствии привычки коренного населения к нынешнему миграционному разнообразию, а также в разнице образов поведения и культур, которую никто особенно не пытается нивелировать. Наконец, в не лишенных оснований представлениях об этнической преступности и смутном знании истории фактического изгнания этнических русских с кавказских территорий.

Можно лишь предположить, что большая часть россиян просто не очень представляет себе, кто именно живет в Абхазии и Южной Осетии. Среднестатистический житель российского города, даже с учетом того обстоятельства, что поток приезжих, в том числе и с Кавказа, в последние годы существенно вырос, едва ли может отличить, скажем, осетина от ингуша или абхаза от кабардинца. Если, конечно, этот житель сам не провел на Кавказе полжизни, не воевал в Чечне, Абхазии, Осетии или Карабахе или не изучает, скажем, кавказскую лингвистику.

В этой смутности наших этнографических представлений лежит и часть причин ксенофобии (потому что чужое и непонятное всегда враждебно), и ключ к пониманию, скажем, быстро сформировавшегося безразличия общественного мнения к трагедии Беслана или событиям в Чечне (потому что это "далеко" и "не про нас").

С грузинами все вроде бы понятно -- образ грузина хорошо знаком, известен, его можно идентифицировать. В этом плане, кстати, примечательно требование президента России Дмитрия Медведева ни в коем случае не допустить повторения всплеска этнической ненависти по отношению к грузинам, которая во время обострения отношений между Москвой и Тбилиси в 2006 году, по сути, поощрялась государственной машиной: имели место депортации грузин по этническому признаку и даже попытки ограничить право грузинских детей на школьное образование.

Кто такие абхазы, знают хотя бы те сравнительно немногие россияне, которые привыкли проводить в Абхазии летние каникулы. Туристы, кстати, практически всегда возвращаются из Абхазии с хорошими впечатлениями о местных жителях. В Грузию ездит еще меньше русских, но очевидно, что на этот небольшой слой нынешняя официальная риторика если и действует, то очень ограниченно. Абсолютно нетуристическая Южная Осетия и ее жители -- это вообще белое пятно в обыденном сознании. Но оно, сознание, вполне готово, видимо, делить кавказские народы на «наши» и «не наши».

Характерно, что тезис о неделимости России и несомненной принадлежности к ней Северного Кавказа поддерживает большинство россиян, хотя почти половина из них не хотела бы жить в одном доме с населяющими его народами. Более того, по данным того же ВЦИОМ, 39% россиян хотели бы, чтобы кавказские владения России расширились -- за счет принятия Южной Осетии в состав нашей страны, как об этом давно уже просит югоосетинская общественность.