В России новая политическая мода -- нанотехнологии. Они стали популярны до такой степени, что на рекламных плакатах разных товаров мы видим наноботинки и наносигареты. Еще мы знаем, что нанотехнологии -- одна из основ Стратегии развития России до 2020 года. О том, как связать нанотехнологии с судьбой страны, собственному корреспонденту "Времени новостей" в Санкт-Петербурге Михаилу ТЕЛЕХОВУ рассказал знаменитый физик, лауреат Нобелевской премии академик Жорес АЛФЕРОВ.

-- Жорес Иванович, правда ли существуют наноботинки и наносигареты?

-- О сигаретах рассказать ничего не могу. Но на одной технической выставке очень серьезная фирма представила нановиолончель... Вы опять улыбаетесь, но я не мог пройти мимо и изучил проспект. Все оказалось не так страшно и вполне реалистично. У этой виолончели струны были обработаны специальным покрытием, разработанным нанотехнологами. Что согласно проспекту обещало любителям музыки редкое наслаждение. И это вполне соответствует истине. Нанотехнология в материаловедении означает, что мы научились укладывать атом к атому создавая уникальные материалы, сулящие нам новые явления и эффекты. И от виолончели с нанострунами вполне можно ожидать нового звучания.

-- С чего начиналась история нанотехнологий?

-- Впервые о нанотехнологиях, выступая в палате представителей США, заявил профессор университета Райса, нобелевский лауреат Ричард Смолли. На самом деле он имел в виду естественную логику развития науки, но намеренно обратил внимание чиновников на этот термин, поскольку, как и все ученые, искал ассигнований на исследования. Он попал в точку и обеспечил будущее, где-то безбедное, а где-то достойное, ученым всего мира. Поскольку нанотехнологии стали idea fix правительств большинства развитых стран.

-- В том числе, похоже, и правительства нашей страны? Ведь развитие нанотехнологий как основополагающий элемент включено в проект Стратегии развития России до 2020 года.

-- К сожалению, ничего не могу рассказать вам о документе под названием "Стратегия развития России", поскольку пролистал его наискосок. За нанотехнологиями, или кванторазмерными технологиями, несомненно, будущее. И это не обсуждается. И очень хорошо, что наш президент это понимает. У меня от него хорошее впечатление. Его интересно слушать. Мы виделись мельком. Он пообещал, что обязательно встретимся и поговорим. Я верю, что он выполнит обещание. Мне очень этого хотелось бы.

-- Все говорят, что Россия отстала от мировых лидеров технологического развития. Сможем ли мы наверстать упущенное с помощью нанотехнологий?

-- Сейчас корпорация Intel выпускает микросхемы с топографической разметкой в 45 нанометров. Мы же остались на уровне 1980-х годов. И сейчас, когда мы отстали на 15--20 лет, нам нужно понять, что надо делать дальше. Ученые уже поняли. Сейчас на всех физических факультетах естественно-научных институтов открываются кафедры нанотехнологий, как в 1950-х годах открывались кафедры атомной энергетики. В НИИ все исследования проводятся на современном мировом уровне. И наши ученые ни в чем не уступают западным коллегам. Остается лишь вопрос применения научных открытий. А именно на этом России надо возрождать и создавать экономику. Это непростая задача, но безусловная. Как сказал биохимик и физикохимик Арчер Джон Портер Мартин, все науки прикладные. А у нас с этим очень сложно. Без производства не будет финансирования исследований, без исследований не будет производства.

-- Замкнутый круг какой-то получается.

-- Нет, не думаю. Просто наука развивается, когда она востребована экономикой. Она должна быть востребована экономикой. Иногда даже не так важна область применения. Вспомните, как развивалась атомная энергетика. Конечно, ни один ученый не пожелает своему открытию такого применения, как было использовано расщепление урана. Но вот что сказал мне первый ученый, дважды удостоенный Нобелевской премии, Джон Бардин, когда приезжал в июне в Петербург на встречу нобелевских лауреатов: «Как было замечательно, если бы сейчас шла мягкая «холодная война».

Ассигнований не хватает ученым во всем мире. В России большинство исследований завязано на гранты. В советское время было базовое финансирование. И если бы мне сейчас было 30 лет, и мне бы в голову пришла та идея, которая пришла в 1970-е годы, я не уверен, что получил бы Нобелевскую премию. Мне бы постоянно пришлось искать средства на продолжение исследований.

Сейчас в РАН рассматривается пилотный проект, согласно которому научный сотрудник может получать 30 тыс. руб. в месяц. Правда, задуман он был очень давно, когда эти деньги еще что-то значили. Но это касается ученых. А меня волнует и другая сторона медали -- зарплаты обслуживающего персонала: уборщиков, лаборантов, секретарей институтов. Относительно них никакого пилотного проекта нет.

-- Вас смущает идея неравенства? Что вы думаете о судьбе Коммунистической партии, приверженцем которой вас называют, и коммунистических идей в России?

-- В очередной раз повторю: я не являюсь членом каких-либо партий. Наша семья приехала в Ленинград из Белоруссии. Отец -- старый большевик. Был рабочим, воевал, вступил в партию. Брат вступил в партию перед Сталинградской битвой. Потом погиб. Я вступил в комсомол в 13 лет. Да, меня смущает идея неравенства. Социальная справедливость -- огромное дело. Многие страны склоняются сейчас к социалистическому строю. В России пропасть между бедными и богатыми увеличивается.

-- ...и лучшие ученые уезжают за рубеж...

-- А тут вы не правы. Уехали только хорошие ученые. А звезды остались. Они уезжали на время (и я уезжал), но всегда возвращались. Поэтому база осталась. Есть кому учить молодых. И, поверьте, есть кому учиться. И многие из тех, кто научится, останутся в России.

-- Кстати, как вы относитесь к реформе системы образования?

-- Мы учились по разным системам. Не знаю, зачем надо было менять ту, что существовала. У новой системы минусов больше, но есть и свои плюсы. Я приезжал в Америку. Первый курс отставал по знаниям от наших девятиклассников. А магистры уже выравнивались, догоняли наших выпускников. Так что эта система имеет под собой основания. Но у нас в ПТУ лучше учат, чем в бакалавриате. Бакалавров нельзя отпускать на работу, они все должны идти в магистратуру. А плюс магистратуры в том, что, пройдя первый уровень, студент может более четко определиться, что ему нужно. И пойти в другой вуз, на другую специальность или просто сменить акценты, поменяв кафедру на своем факультете. Но я боюсь, что эту систему внедрили, чтобы в бакалавриате сохранить положенное по закону количество бесплатных мест, а уже в магистратуру всех брать за деньги. Этого нельзя допустить! Чиновники должны понимать: все, что мы имеем, -- это достижения современной науки, а без образования ее просто не станет.