Спектакли в Авиньоне идут густо даже в основной программе, начинаясь иногда в девять утра и заканчиваясь после полуночи. Что уж говорить о безудержном off-фестивале, который разливается по всему городу сотнями маленьких спектаклей и не оставляет тебя ни на минуту, независимо от того, хочешь ты этого или нет. На каждой улочке ты сталкиваешься с танцующими и поющими костюмированными актерами, зазывающими на свое представление и сующими тебе в руки и карманы свои афишки. Днем в ужасную жару группа одетых в звериные шкуры и шапки-головы артистов подметает мостовую и поет, приглашая на что-то детское. Лишь только садишься за столик в уличном ресторанчике, подъезжает гигантская детская коляска на тракторных колесах, а оттуда, одетый в чепчик и платьице рослый актер что-то верещит и пускает подозрительные фонтанчики, обливая окружающих. Из каждой подворотни слышен то французский шансон, то цыганщина, то Высоцкий -- наших тут немало. Вечером по всей центральной улице располагаются музыканты, даже пианист вытаскивает на проезжую часть свой инструмент и играет популярную классику, а группа черных подростков с магнитофоном переходит с одной площади на другую, веселя публику хип-хопом и клоунским дуракавалянием. Полностью разобраться во всем этом за время фестиваля невозможно, остается вылавливать знакомые имена или интригующие названия. Московские театральные критики, кажется, приехавшие в Авиньон всем цехом, ходят преимущественно на престижную официальную программу, поскольку она все же состоит из отобранных спектаклей и тут не наткнешься на откровенную любительщину, которой нам и дома хватает. Но все-таки иногда спрашивают друг у друга: «Я видел, что на офф-программе показывают спектакль под названием «Быть Анной Политковской», может, сходим?» Но и мечась между постановками звезд в официальной программе, все стараются обсудить, кто что видел, чтобы случайно не попасть на загадочный для русских «французский разговорный театр», в котором актеры предаются на сцене сплошному говорению, полному социальной значимости, но совершенно лишенному всякого действия. Такие постановки, похожие на литературный монтаж или «театр у микрофона», даже сделанные известными французскими режиссерами, местные зрители готовы слушать долго, но российские, включая профессионалов театра (а в Авиньоне в этом году полно не только критиков, но и режиссеров) бегут с них опрометью.

Известных в России имен на нынешнем фестивале достаточно, но ведь и от знакомых не всегда известно чего ждать. Так что, к примеру, на спектакль «Полуденный раздел» с участием знаменитейшей актрисы Валери Древиль шли с некоторым трепетом, опасаясь «разговорного театра», на который провоцирует эта сильная, но весьма многословная автобиографическая пьеса Клоделя. К тому же опасения вызывала «актерская режиссура»: «Раздел» значился коллективной постановкой тех самых четырех актеров, которые в нем играли, плюс еще одной актрисы, приглашенной для «взгляда со стороны».

К счастью, опасения не подтвердились: очень литературный, полный длинных монологов спектакль, шедший три часа без антракта в традициях Анатолия Васильева (чьей актрисой и в некотором роде ученицей у нас принято считать Древиль), был живым, увлекательным и полным напряженных отношений без пустой читки.

У нас эту пьесу ставят редко, но театралы помнят спектакль Владимира Мирзоева в «Театральных мастерских» 90-х годов с жестокой и властной красавицей Татьяной Кореневской в роли Изе и измученным страстью и недоверием Константином Лавроненко в роли альтер эго Клоделя священника Меза. Сейчас ту же пьесу играют в Центре драматургии и режиссуры в постановке Владимира Агеева с Изе -- французской актрисой русского происхождения Татьяной Степанченко и Меза -- Артемом Смолой.

Авиньонскую премьеру, сделанную специально к фестивалю, играли в заброшенном песчаном карьере де Бульбон, где когда-то шла великая «Махабхарата» Брука и много всякого другого. Зрители сидели на высоком амфитеатре, у их ног располагался деревянный прямоугольник подмостков, вокруг -- уходящие ввысь отвесные стены карьера, наверху -- изумительно красиво меняющее освещение, быстро темнеющее небо. Изе, разумеется, играла Древиль, ее жулика-мужа и двух соперников-любовников -- три отличных актера: Гаэль Барон, Николя Бушо и Жан-Франсуа Сивадье. История начиналась почти как клоунада, в смешливой и легкой Изе-Древиль не было ничего рокового, и два ее поклонника -- валяющий дурака самодовольный Амальрик и нелепый, неудачливый всклокоченный Меза -- были похожи на рыжего и белого клоунов. Тут играли в традициях французского «театра представления» без подробных и тягостных русских переживаний, с великолепно работающими, богатыми голосами, легко берущими огромное пространство. И тем не менее история о состоявшейся на пороге смерти трагической любви двух не очень молодых людей, разыгранная практически без единого предмета, как-то умудрялась сохранить щемящую интонацию и странную камерность тесно жмущейся друг к другу кучки людей посреди пустого мира. Сбегая со сцены, герои будто растворялись в пространстве и совершенно исчезали из виду.

Когда стало темно и над головами зрителей высыпали звезды, на земле вокруг подмостков тоже зажглись маленькие огни, и сцена стала плотом, плывущим по ночному морю, отражающему небо. Потом в небо взлетел светящийся красный шар, и до самого финала его мотало ветром в вышине, как пляшущую багровую луну. А рядом с героями стали плавать еще две светящиеся лампочки, они взлетали и падали, словно птицы на шнурках, и в темноте почти не было видно, что их держат на весу плавающие в небе черные шары. К концу спектакля сцена стала распадаться и разъезжаться на маленькие островки, уносящие героев друг от друга.

Говорят, будто уже решено, что «Полуденный раздел» с Древиль Чеховский фестиваль привезет через два года в Москву на год России--Франции. Бог знает, можно ли будет это впечатление повторить у нас: карьера де Бульбон и звездного южного неба в Москве не найти.