В Мюнхене в разгаре оперный фестиваль, на котором баварская Штаатсопер блещет всеми премьерами уходящего сезона, выпускает завершающие сезон новые постановки и завлекает всем, что есть лучшего у нее в репертуаре. Как всегда, впечатляет прямая трансляция со сцены на большой экран на площади перед театром -- на сей раз этой чести удостаивается «Евгений Онегин» в скандальной постановке Кшиштофа Варликовского. Действие оперы происходит в провинциальном американском городке. Как всегда великолепен парадный концерт в Национальном театре, где Четыре последние песни Рихарда Штрауса поет Аня Хартерос, полунемка-полугречанка, которую Мюнхен давно любит и которой здесь в этом году, кажется, выдано свидетельство на звание primadonna assoluta. Конечно, такие примадонские партии, как Норма и Елизавета в белькантовых операх Беллини и Доницетти, поет Эдита Груберова, а в супертрудной партии Абигайль в «Набукко» выступает Мария Гулегина, но молодой певице тоже есть чем похвастаться: она поет во время фестиваля заглавную партию в «Арабелле» Рихарда Штрауса, Еву в «Нюрнбергских мейстерзингерах» Вагнера и Виолетту в «Травиате» Верди. Скажем прямо, набор ролей победительный, а если к этому добавить и генделевскую «Альцину», и моцартовские роли, и Амелию в «Симоне Бокканегра» Верди (все эти роли Хартерос поет в Мюнхене), то творческий диапазон певицы становится поистине широчайшим. К тому же, подтверждаю как свидетель, Хартерос всегда знает про свою роль все, что ей нужно для создания полновесного сценического образа, даже в постановках, где многое намечено крупным штрихом.

Аня Хартерос поет на этом фестивале и лидерабенд (песенную программу), чего удостаиваются только «самые-самые». В этом году список избранных состоит из пяти имен, среди которых еще два немецких певца -- очаровательная Доротея Решман и вспыхнувший премьерским светом тенор Йонас Кауфман, а также маститая болгарка Веселина Казарова и изощренный британец Иэн Бостридж. Все лидерабенды идут в Принцрегентентеатре, который тоскующим вагнерьянцам напоминает своим строением великий байройтский Фестшпильхаус.

Хартерос показала, можно сказать, стандартную программу -- немецкие Lieder от Гайдна до Рихарда Штрауса, но их общий знаменатель был для немецкого репертуара нестандартен. Дело в том, что Хартерос (она, как и наш Хворостовский, победительница престижнейшего конкурса Cardiff Singer of the World) обладает ярко выраженным итальянским голосом, итальянской манерой пения, и сам процесс пения у нее превращается в чествование звука, в праздник победного вокала. Я не припомню ни одного исполнителя в последнее время, который бы свободно жил в немецкой музыкальной среде (а Хартерос выросла в Германии) и при этом уводил своим пением в итальянские Альпы звука.

Из песен Гайдна и Бетховена Хартерос выбрала беседы с Богом. И заставила вспомнить итальянскую музыку до XVIII века, сакральные вещи Монтеверди и Вивальди, в которых ищутся пути к прямому диалогу с божественной сферой. Искусно владея mezzavoce, нанизывая друг на друга тишайшие звуки на pianissimo, она медитировала, и нам было даже немножко не по себе, как будто мы вторглись на чужую интимную, сугубо личностную территорию.

В знаменитой «Маргарите за прялкой» Шуберта страдание покинутой Гретхен жило в каждом звуке, независимо от того, что она в этот момент произносила -- горевала о своем несчастье или вспоминала сладкие миги блаженства. В «Двух венецианских песнях» Шумана великая Serenissima (так величали «светлейшую» Венецию) праздновала свой триумф в струящемся, как нежные волны, голосе Хартерос. Он прозрачен, как средиземноморская вода, в нем есть кружевная пена высоких нот и темная, иногда зловещая сумрачность глубинно-низких звуков.

В песнях Рихарда Штрауса Хартерос купалась в театральной образности. Брамс, равнодушный к театру и вершивший свой мир в русле «чистой музыки», предлагает певцам другие условия существования. И Хартерос показала, что ее голос еще и дивный музыкальный инструмент, которому есть что воплощать в музыке Брамса. Песня «О вечной любви», спетая в завершение концерта, дала возможность создать своего рода рамочную конструкцию: Хартерос словно настаивала на прямой связи музыки и высших сил. Публика ей поверила полностью и устроила бешеную овацию с громким топотом и истошными криками. Остается только мечтать о том, чтобы наши доблестные продюсеры привезли и нам в Москву Аню Хартерос -- этот звонкоголосый источник музыкального счастья.