Герой показанного в конкурсе «Перспективы» документального фильма «Рассвет/Закат» -- далай-лама XIV рассуждает об относительности всего в этом мире, в том числе о настоящем времени, которое наполовину состоит из прошлого, а на другую -- из будущего. «Ну и где же, по-вашему, настоящее?» -- лукаво вопрошает он и заливается искренним хохотом. Этому далай-ламе наш мир вообще представляется довольно прикольным местом, а наша формальная логика вызывает искреннее и веселое недоумение. Режиссер картины Виталий Манский и оператор Ирина Шаталова очень старались разглядеть в своем герое конкретного человека. Нам показали далай-ламу на беговой дорожке, за чисткой зубов, за переодеванием в домашние шлепанцы, за питьем вечернего чая... Показали очень хорошо, подробно и неожиданно, так, что ощущение личного знакомства с этим удивительно доброжелательным и приятным персонажем оказалось совершенно явственным. Но столь же явственным оказалось чувство неудовлетворенности тем, что вроде бы он весь тут -- перед нами, а что-то важное мы все время упускаем. Как в эпизоде с тигром, на которого далай-лама смотрит по телевизору и объясняет собеседнику, что мы видим форму и цвет, а тигра-то и не видим, потому что тигр -- это не цвет и не форма. А что тогда?

Поиски реальности в нашем кинематографе пока столь же безуспешны, как попытка определить, что же такое тигр или что такое наше «Я».

Вот, например, режиссер Роман Балаян на пресс-конференции после своей картины «Райские птицы», участвующей в конкурсе от Украины, объяснил, что сценарий Рустама Ибрагимбекова дал ему «ощущение подлинности -- я отнесся к нему как к чему-то реальному, а не вымышленному». У меня же сложилось ощущение, что более надуманного и банального сочинения трудно себе представить. Вся система образов -- умеющий летать пожилой диссидент (Олег Янковский); его ученик, талантливый писатель, создавший некий правдивый роман, который никак невозможно опубликовать; его любовница, юная дикарка и поклонница талантов, -- у меня ассоциируется никак не с реальностью, а с набором густопсовых штампов тридцатилетней давности. Все помнят фильм «Полеты во сне и наяву», герой которого в исполнении того же Олега Янковского касался каких-то трудноопределимых, почти невозможных для проговаривания, но очень существенных тем. Обозначал точное состояние человека в том самом, лишенном отчетливых признаков времени, которое мы сегодня уже почти забыли. Состояние разрушения, распада, рассеяния былого переходило в предчувствие нового, пугающего и тогда еще неуловимого будущего. В том фильме настоящее состояло именно из прошлого и будущего, и потому он осознавался как современный и важный. Нынешняя картина зависает вне времени -- в ней есть лишь констатация банальности, то есть вещей, лишенных конкретного содержания.

Фильм Сергея Овчарова «Сад» тоже вроде бы о времени перехода. В основе -- пьеса Антона Чехова «Вишневый сад», разыгранная довольно последовательно, и только время действия спрессовано в одну неделю вместо полного летнего сезона. Последний титр сообщает, что на дворе у нас 1904 год, то есть очень скоро все абсолютно изменится, и эта информация вроде бы существенна для режиссера. Однако, на мой взгляд, единственное, что ему по-настоящему важно, -- попытка стилизовать происходящее под мелодраму эпохи Великого немого, с его типами, движениями, трюками и прочими техническими прибамбасами. Поначалу это действительно кажется забавным, тем более что второстепенные персонажи -- Яши, Дуняши, Пищиковы и пр. Епиходовы легко поддаются фарсовой обработке. С некоторым напряжением, но все-таки довольно остроумно справляется режиссер и с главными действующими лицами, превращая Раневскую в роскошную диву в стиле арт нуво, Гаева -- в водевильного дядюшку, а Лопахина -- снабжая ужимками театрального фата. Любовь, которую этот нувориш испытывает к изысканной барыне, продемонстрирована совершенно явственно, вопреки тексту пьесы, где все намного тоньше, и в согласии с добрым десятком наиновейших театральных интерпретаций. Но все бы это ничего, в том числе и покупка имения, поданная как покупка самой Раневской и соблазнение ее пачками денег (тут уж вопреки пьесе, но мы либералы и можем себе позволить режиссерское своеволие). Чего позволять нельзя, так это скуки, которую невольно испытываешь, наблюдая весь этот искусственный балаган, в котором нет и намека на живое чувство, на подлинность. Условные персонажи, условные отношения и в результате абсолютно вторичные, давно ставшие штампом приемы создают ощущение, что фильм снят лет пятьдесят тому назад.

Кажется, что российский кинематограф в лице не самых последних своих представителей испытывает страшный дефицит личной информации -- о жизни, о людях, о современности, и, будучи не в состоянии нащупать даже подобие правды, заменяет подлинность на подержанные метафоры и застарелые штампы, и с ними уже выстраивает свои конструкции с разной степенью прихотливости. Так бывает с начитанными школьниками: они начинают писать сочинения, используя все запомнившиеся им красивые клише и недоумевая, почему учителя так недовольны и чего хотят, когда требуют: «Пиши хоть коряво, но от себя!»

Насколько можно судить по фестивальной моде, формирующейся на больших киносмотрах, охота на реальность сегодня ведется во всем мире. Наши молодые кинематографисты, и в их число явно входит автор второй конкурсной картины от России «Однажды в провинции» Катя Шагалова, пытаются соответствовать общим тенденциям. Приз на «Кинотавре», отданный «Шультесу», отмеченный в Канне фильм Валерии Гай Германики «Все умрут, а я останусь» доказывают, что и здесь, у нас, появляются режиссеры, слышащие современный ток жизни. Новое поколение, куда входят такие авторы, как Борис Хлебников, Алексей Попогребский, Илья Хржановский, Кирилл Серебренников, Алексей Герман-младший, действительно куда смелее, свободнее обращается с реальностью, пытаясь запечатлеть новые коды жизни. Увы, с большинством мэтров российского кино их разделяет не одно, а кажется, несколько поколений, почти пропасть. Преемственности нет, она невозможна, за двадцать лет культурного вакуума, время, когда кино практически не отзывалось на запросы реальности, старые формы полностью разрушились, в них не удержать молодого вина. С другой стороны, молодым приходится едва ли не заново сочинять язык культуры, чтобы все-таки высказать какие-то важные для понимания современного мира и положения человека вещи. И на ММКФ, где вокруг конкурса создается контекст мирового кино, проблемы этой стратегии особенно заметны.

Возвращаясь к фильму «Рассвет/Закат» -- включение этой документальной картины, снятой известным режиссером, в конкурс «Перспективы», в котором обыкновенно показывают игровые ленты молодых кинематографистов, свидетельствует об острой нехватке современных произведений, рассказывающих нам о нас, о нашем мире, не выдуманном, но понятом и убедительно представленном. Однако и в этом фильме обычно очень чуткий к современным вызовам режиссер Манский, на мой взгляд, идет на поводу у публицистики, заменяя намеченный в начале интереснейший внутренний сюжет изложением довольно поверхностных концепций по поводу перенаселения планеты.

Конечно, для того чтобы современный искушенный зритель поверил в то, что запечатленная на пленке игра теней и есть настоящая жизнь, должно сойтись очень много всего, но тем радостнее открытия и тем они дороже. Удачной охоты нам всем.