Последними иностранными гостями феста были австрийцы -- компания Эдитты Браун. То ли сработала до сих пор оставшаяся привычка уважения к капстране («что там венгры или украинцы, вот Австрия -- это круто!»), то ли народ прослышал о том, что девушки будут танцевать почти без костюмов, но зал Театра имени Пушкина, в течение всего фестиваля заполнявшийся то на треть, то наполовину, оказался забит публикой. Неизвестно, чего народ ждал от этого сочинения под непереведенным и необъясненным названием Luvos. Vol.2, получили же мы балет поп. Нет, не поп-балет. А именно танцы ягодиц.

В программке утверждалось, что «Эдитта Браун поставила один из самых таинственных и одновременно трогательных спектаклей о мире в эру генетически модифицированных организмов». Страшно представить себе, что случилось с организмами в эту эру. Весь спектакль (длиной около часа) организмы пяти танцовщиц стояли на плечах, и видны были только спины и задницы, все остальное скрыто в темноте. Организмы покачивались, кренились то влево, то вправо. Накачанные полушария сжимались и расслаблялись. Иногда в лучах света все-таки появлялись и конечности тоже, тогда становилось чуть повеселее -- то ноги изобразят паучьи лапы, то возникнет «лебединая шея». При этом всем этим аттракционам уже лет сорок -- впервые подобными фокусами стал заниматься еще Мозес Пендлтон, основатель труппы Momix, и ныне иллюзии доведены в его театре до совершенства. Соревноваться с ним труппа Эдитты Браун, конечно, не может.

А что она может? Извините, но она может только иллюстрировать русские фразеологизмы (или немецкие такие же точно есть?) «Ж... с ушами» -- ну да, вот она, родная, в свете прожекторов, из темноты выныривают кисти рук и обозначают трепещущие ушки. «Хоть ж... ешь», и именно эта часть тела клюет что-то на сцене.

Сначала в зале во время этого представления царило изумленное молчание, периодически прерывавшееся истерическим смехом. Несколько человек сбежали. Затем начались тихие разговоры. Некоторые обсуждали, мальчики на сцене или девочки (оказалось, по заднему фасаду это не все могут понять -- очень уж мускулистым был фасад). Кто-то пытался понять, что за маленькие красные штуковинки разбросаны по сцене -- именно их и пыталась съесть одна из героинь. (Сидевший у сцены фотограф затем объяснил, что это были кусочки пенопласта, и предположил, что они символизировали кораллы на морском дне, где зарождалась жизнь.) Финал (последовавший на двадцать минут раньше, чем было обещано всегда владеющими такой информацией гардеробщицами) вызвал облегчение, перешедшее в искренние аплодисменты. Это было выражение настоящих, сильных положительных эмоций. И даже хотелось согласиться с безымянным автором программки, утверждавшим, что «поэтическая сущность ее (Эдитты Браун. -- А.Г.) творений превращается в аргумент против повсеместного разочарования в действительности». И правда ведь - ведь оно могло длиться час двадцать. Вот была бы печаль. А так - уже все свободны и потому радостны.