Книга с названием из старой песни «Аквариума» («Амфора», Петербург, 2008) уже успела вызвать немалый интерес. Несмотря на то, что посвящена она, по сути, всего трем годам «трудов и дней» полуандеграундного ленинградского Клуба современной музыки (КСМ) -- с 1979 по 1982 год. Причем под «современной музыкой» понимался еще более узкий сегмент культуры, совсем уж эзотерический: новый, он же авангардный, он же «свободный» джаз -- «музыка наша была маргинальной и по определению не могла иметь широкого общественного резонанса».

Но главное в книге как раз не «отрочество--юность--мои университеты» советского семидесятника-«волосатика», превращающегося сначала благодаря «Битлз», а потом серьезному арт-року и дальше -- импровизационной музыке, джазовой и не джазовой, в интеллектуала-бородача. И не хорошо уже описанный другими мемуаристами политический опыт пассивного сопротивления советскому тоталитаризму и «железному занавесу».

Книга Кана о том, чего общество (только ли наше?) постепенно лишается в новейшее время, когда уже «начался jazz»: «В нашем… узеньком мирке мы чувствовали невероятное братство и пребывали в иллюзии, что братство это распространится через границы и время…единственное, что имело смысл, -- музыка».

Сам Александр Кан теперь живет в Лондоне, работает на Би-би-си (где до последнего времени вел программу «Открытая музыка»), практически безвозмездно курирует русские программы престижного Лондонского джаз-фестиваля и входит в число организаторов СКИФА (грандиозного фестиваля памяти одного из героев книги -- Сергея Курехина). То есть остается с теми, кто «продолжает петь, не заметив, что их уже нет» (все из той же песни БГ).

Главные «персоны» Кана -- это, конечно, «старшие товарищи» из ленинградского самодеятельного джаз-клуба «Квадрат», от которого отделился КСМ, -- Курехин, Гайворонский-Волков, Вапиров, трио Макаров -- Летов -- Кондрашкин, постоянные гости из других городов -- джаз-группа «Архангельск», «цыганская» певица Валентина Пономарева, вильнюсское трио Ганелин -- Тарасов -- Чекасин, западногерманский кларнетист-любитель Ханс Кумпф, блестящий калифорнийский квартет ROVA. При этом автор чуть ли не впервые в нашей культуре столько же внимания уделяет и своим коллегам-единомышленникам, таким же энтузиастам -- организаторам андеграунда: теоретику и издателю самиздатского альманаха «Квадрат» Ефиму Барбану (позднее ведущему программ на Би-би-си и колумнисту «Московских новостей»), а также первому из тройки музыкальных питерцев, прибившихся в эмиграции к Би-би-си, -- Лео Фейгину (создателю компании Leo Records, открывшей миру новый джаз из СССР).

Не считая отдельных экскурсов в теорию импровизационной музыки, книга Кана о том, в чем автор либо принимал непосредственное участие (собственно, в организации и деятельности КСМ), либо освещал, минуя «железный занавес». Отсюда и его мнение: «С точки зрения новоджазовой Москва представляла собой пустыню» -- что, конечно, не так. (Кстати, как может память подводить мемуаристов, всем хорошо известно: Кан, например, в контексте КСМ вспоминает о московско-парижском кинокомпозиторе Алексее Айги, лидере «Ансамбля 4:33», и гитаристе Олеге Липатове, хотя во времена КСМ обоим было лет по 10--12.)

В те годы в столице действовали и студия музыкальной импровизации Юрия Козырева в ДК «Москворечье», джаз-клуб МВТУ им. Баумана, «Народный университет культуры» Аркадия Петрова в ДК ГПЗ -- в здании будущей «Дубровки», молодежный музыкальный клуб Григория Фрида в Московском доме композиторов, где «в порядке дискуссионности» играли (и, кажется, играют до сих пор) даже Кейджа.

Другое дело, что Москва есть Москва, тут противоречия укрупняются до имперских масштабов: чего стоит существующий даже в советские годы соблазн легких заработков (этого не было в «столичном городе с областной судьбой», в Ленинграде) в сочетании с карающей дланью начальства всех возможных мастей - партийных, профсоюзных, комсомольских, городских, областных, всесоюзных и т.д. и т.п.

Кан, впрочем, прав в другом, и это за него формулирует Артемий Троицкий на обложке книги: «Ленинград -- город небольшой, и все всех знают». Но я бы уточнил: все обо всех знают. Реально панк X не слушает симфоническую музыку композитора N (и наоборот), но кто чего стоит -- это они друг о друге знают!

В Москве действительно до середины 80-х не было ничего похожего на ленинградский КСМ. Это различие работает и сегодня: первая наша книжка о джазе вышла в Ленинграде (1960 год), в 1999-м один из ее соавторов Владимир Фейертаг публикует историческую хронику «Джаз -- от Ленинграда до Петербурга», в прошлом году переиздает свои самиздатские «Джазовые опыты» Ефим Барбан. Московская новоджазовая богема разобщена: даже сейчас, в эпоху Интернета, можно жить с единомышленником в соседних подъездах и не знать об этом. Кажется, даже в сознании самой московской богемы утверждается мазохистское предубеждение против самой себя, мол, у нас ничего такого, как в Питере, нет!

Но книга написана не для того, чтобы что-то скрыть, кого-то обелить/очернить -- это не в характере Кана, и критика, и мемуариста. Наоборот, умалчивая о многом, он умаляет собственные же заслуги. Когда он пишет о «к сожалению, так и не задокументированной дуэтной программе «Джазовые портреты» Вапирова, он забывает, что отрывки именно из нее вошли в сборник фирмы Leo Records из восьми (!) дисков под названием -- внимание! -- «Документ» и главное… с предисловием самого же Александра Кана.

Но, будучи интеллигентным, добрым и отзывчивым человеком, в том, что касается собственно искусства, Кан оказывается довольно жестким и бескомпромиссным критиком. Вот о его любимой джаз-группе «Архангельск»: «Попытка театрализации в духе Чекасина -- Курехина обернулась «полуклоунским театром». Или: «Собственных музыкальных идей у Вали (Пономаревой) -- к лучшему ли, к худшему -- было немного. Она краска, мощный, яркий и сильный инструмент, который в каждом проекте… играл роль, предписанную ей лидером». Об «Аквариуме»: «Два-три десятка песен и по сей день остаются для меня субъективно лучшим, что сделано «Аквариумом» и БГ за долгую 35-летнюю историю».

В общем, в первой своей книге Александр Кан не идеализирует прошлое. Что особенно важно сейчас, когда, как и тридцать лет назад, «из кухонных кранов бьет веселящий газ», пользуясь опять же словами все той же песни БГ.