17 мая исполнилась годовщина объединения Русской православной церкви. Что стоит за этим событием, какое влияние оно окажет на судьбу православия?

Воссоединение двух ветвей некогда единой Русской церкви -- московской и зарубежной не было обделено вниманием. Регулярные репортажи в новостных программах словно готовили население к тому, чтобы достойно встретить грядущее праздничное событие. Было подготовлено даже несколько документальных фильмов из истории «раскола» и проведены ток-шоу с участием священников с обеих сторон. Несмотря на это, по своей интенсивности пиар-кампания была довольно сдержанной. В ней словно не хватало пропагандистского куража, присущего некоторым другим официальным торжествам, что вполне соответствовало занимаемому Церковью месту в современной жизни и ее взаимоотношениям с властью -- почтительный нейтралитет и умеренный интерес. При этом, конечно, сама по себе праздничность и значительность события никем не ставились под сомнение.

Да и то сказать -- любое осуждение выглядело тогда кощунственно на фоне происходившего на наших глазах чуда -- первого в истории русского православия мирного изживания церковного раскола. Недавние обличители и противники братски лобзали друг друга и причащались от единой Чаши после 80 лет разъединения.

Кратко напомним читателям историю нестроений в русской церкви в ХХ веке. На территориях, занятых Белыми армиями, возникло Высшее церковное управление юга России. Его образование было канонично основано на известном указе патриарха Тихона, повелевавшего епархиям, оказавшимся в силу разных причин в изоляции, учреждать собственное временное церковное управление (ВЦУ) для окормления паствы. Спустя несколько лет, уже в эмиграции, в сербских Сремских Карловцах это ВЦУ было преобразовано в Синод и Архиерейский собор будущей РПЦЗ. Отсюда и недружелюбное прозвище «карловчане» или «карловацкая» церковь, данное эмигрантской иерархии в Москве. Ее единство было непрочным, и скоро последовал целый ряд новых внутренних расколов, в результате которых от РПЦЗ отпали сначала некоторые европейские приходы под руководством митрополита Евлогия, а впоследствии и епархии в Америке.

Впрочем, на родине судьба Церкви складывалась еще трагичнее. После смерти патриарха Тихона она фактически оказалась без всякого возглавления и управления. Местоблюстители Патриаршего престола находились в ссылке и в тюрьме. Все большее влияние на церковные дела обретало движение обновленцев -- представителей так называемой «живой церкви», всячески поощряемых и поддерживаемых большевиками. С точки зрения канонов учение «живоцерковников» было еретическим и оказывало разрушительное действие на и без того поколебленные устои русского православия. Большинство воцерковленных людей в ту пору пребывало в крайнем смущении и растерянности. Некоторые, видя настроение в высшей иерархии, фактически уничтоженной, уходили в подполье. Так возникла Катакомбная церковь, явившая христианскому Мiру множество подвижников и мучеников за Веру.

Однако только 1927 год положил отсчет окончательному расколу. Именно в это время выходит «декларация о лояльности» советской власти, выпущенная митрополитом Сергием (Страгородским). Верноподданническое изъявление чувств христианского епископа по отношению к богоборческой власти показалось неприемлемым для многих православных людей. Но только иерархи русского зарубежья имели возможность публично и безбоязненно объявить свое несогласие с позицией Сергия. Первоиерарх Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий) прямо обвинил своего бывшего ученика в том, что тот намерен «соединить свет с тьмой». Антоний писал по этому поводу: «Мы, свободные епископы Русской Церкви, не хотим перемирия с сатаной».

А потом были восемьдесят лет вражды и взаимных обвинений в неканоничности. Исследователи церковной истории еще долго будут обсуждать, за кем истина в этом споре: за теми, кто на Родине оправдывал свое служение богоборцам заботой о духовном окормлении своей паствы, под властью этих богоборцев сущей, или за теми, кто, со смирением принимая горький хлеб чужбины, сам не шел ни на какой компромисс со своей религиозной совестью и звал к мученическому подвигу единоверцев по ту сторону границы. Как бы то ни было, сегодня, после официального воссоединения бывших противников, идейное и духовное содержание их разногласий принадлежит истории. Сами они закончили свой спор.

Но вот минул год. Отзвучали праздничные речи, и теперь, по прошествии пусть и малого, но времени, мы вправе взглянуть на случившееся иным -- беспристрастным и более требовательным к истине взором. Странно, но событие уникальное, казавшееся совсем еще недавно несбыточным, свершившись столь счастливо и неожиданно, строго говоря, прошло почти незамеченным. Дело здесь, конечно, не в недостатке потраченных бюджетных средств на «раскрутку» торжества. Ведь и лица самих главных участников -- иереев Зарубежной и Московской Церквей также слишком спокойны и будничны.

Возможно, и пастыри, и паства вдруг осознали, почувствовали, по крайней мере те из нас, кто способен еще чувствовать, что истинная трагедия Церкви в современном Мiре выходит далеко за рамки любых верноподданнических «деклараций», началась гораздо раньше формального «раскола» и не может быть, к сожалению, исчерпана никаким официальным актом «примирения».

Апостасия, умаление Веры, торжество материализма -- эти процессы набирали силу на протяжении столетий и наконец на наших глазах существенно изменили окружающий мир. Конечно, затронули они и Церковь. Причины не только «раскола», но и самой гражданской смуты и революций во многом лежат именно в том кризисе, в котором оказалось русское православие к началу ХХ века. Об этом свидетельствовали писатели и богословы, отмечая опасные признаки развивающейся духовной болезни. Частным, но страшным доказательством этого является повсеместное участие духовенства в революционных торжествах. В то время, когда рушилась историческая Россия, тысячи священников по всей стране служили благодарственные молебны в честь революции!

Дальнейшие события разделили их судьбы. Одни так и остались на Родине уже не по доброй воле, а под дулом револьвера молиться о здравии «бесов», другие за рубежами отечества пусть и запоздало, но самоотверженно пытались сохранить то немногое, что оставалось от русского православия и тысячелетней традиции народа. Но сколько бы ни спорили еще непримиримые апологеты той и другой стороны о взаимных подвигах и прегрешениях, реальность состоит в том, что обе соединившиеся ныне ветви дореволюционной Церкви сполна унаследовали так и не излеченные ее недуги и прибавили к ним новые, едва ли не более тяжкие.

Пример Зарубежной Церкви здесь особенно показателен. Изгнание, жизнь в окружении иноязычия и иноверия на первых порах не погасили, но, наоборот, привели к яркой вспышке и подвижничества, и ревности к Вере, и бережному отношению ко всему национальному. Но это был краткий миг! Та зарубежная церковная организация, что в лице своих архиереев ныне упала в объятия Московской патриархии, весьма отличается от прежней РПЦЗ...

Оттого и слишком официально звучат поздравительные речи, оттого и слишком постны лица участников торжества, что в результате его не произошло главного: воссоединение РПЦЗ и РПЦ (МП) не усилило позиции православия. Оно практически ничего не изменило.

В состоянии ли Церковь справиться с направленными против нее внешними и внутренними вызовами? Конечно -- да! Но для этого необходимы два обстоятельства: благословение Божие, но также искреннее желание самой Церкви -- как мирян, так и пастырей. Очевидно, что никакие самые пышные и зрелищные административные реформы -- а провозглашенное объединение и есть, собственно, такая реформа -- здесь не помогут.