Новый, второй по счету, игровой фильм Зайдля вызвал разные чувства -- от восторга до недоуменного отвращения. Однако, показанный в Каннском конкурсе прошлого года, он не получил никаких призов в отличие от первого игрового фильма этого известного австрийского документалиста -- «Собачья жара», награжденного на Венецианском фестивале в 2001 году...

Вообще-то и «Собачью жару» смотреть было тяжело и неприятно, но тогда, шесть лет назад, метод буквальной инсценировки почти реальных событий казался новым и революционным. Прошло несколько лет, и «синема верите» становится чуть ли не обязательным для прогрессивных кинематографистов. Румыны снимают так практически все свои немногочисленные фильмы, и, кстати, именно румынский «Четыре месяца, три недели, два дня» получил каннскую «Пальмовую ветвь». В нем документализм изображения соединился с вполне ясным и очень эмоциональным сюжетом. История о том, как одна студентка социалистической Румынии делает подпольный аборт, а другая ей помогает, показалась и зрителям, и судьям куда более занимательной и трогательной, чем судьба неудачливых маргиналов из Австрии и Украины, перемещающихся в противоположных направлениях и не находящих в этом никакого утешения. К тому же румынский фильм -- это все же имитация реальности, в то время как австрийский -- честное ее использование.

Зайдль собирался снять шесть сюжетов, но потом остановился на двух -- так можно рассмотреть поподробней все обстоятельства: а действие происходит в реальном госпитале для умирающих, в реальном борделе и в реальных словацких трущобах. Квартира героини Ольги, которую играет настоящая медсестра Екатерина Рак, тоже подлинная, и для большей правдивости режиссер добился, чтобы в ней не топили -- так, как и происходит, как мы знаем, временами с квартирами в провинции.

Вопрос как раз в этом -- в степени отбора и направлении поиска. Для Зайдля главным становится точность деталей, их аутентичность и убедительность. И чем безнадежней и безысходней получающаяся картина, тем лучше.

Когда в начале ХХ века шла активная эмиграция из Восточной Европы в Америку, снять подобный фильм про двух неудачников, отправившихся из США в Европу и, наоборот, из Европы в США, было бы подвигом. Но тогда идея мечты была куда сильней.

Теперь мир становится единым, но в этом единообразном и от того ничуть не более привлекательном мире все равно есть бедные и богатые, сильные и слабые, живые и умирающие. Об этом и снимает свой фильм Зайдль, но мы с вами об этом и так догадывались. Возможно, в отличие от австрийцев.

Итак, украинский промышленный город -- действительно редкая гадость -- панельные дома, стужа, ветер, на девушке какое-то невероятное пальтецо, она работает медсестрой, денег нет, подруга предлагает устроить в салон сексуальных услуг по Интернету с иностранцами, но у нашей героини нет ни нужной развязности, ни бесшабашности, она не может органично произнести по-немецки: «Сожми свой член», и ей отказывают. Далее она направляется на Запад, где служит в магазине чучел, потом горничной у состоятельных людей и наконец уборщицей в хосписе.

Ее антагонист Пауль, австрийский оболтус без работы, профессии и определенных занятий, соглашается на предложение своего отчима продавать подержанные игральные автоматы в Восточной Европе. Попадая на Украину, они снимают в баре проституток, и отчим показывает пасынку, на что способны эти шлюхи ради денег. Пасынку противно, денег по-прежнему нет, и жизнь никак не поворачивается к нему другим боком, демонстрируя лишь безнадежность и бессмысленность. Надо сказать, усилиями Зайдля делает она это невероятно убедительно. Но весь набор сюрпризов -- разоренные трущобы в Словакии, разбитые дороги на Украине, сине-зеленые стены больницы в родном городе героини и сливочно-кремовые -- в городе ее мечты, все это, по сути, довольно банально. И потому фильм, который не радует ни открытиями, ни эмоциями, очень быстро становится скучно смотреть. Хотя смотреть надо, потому что за всеми социальными штампами есть и серьезное содержание.

Мир ветшает. Желания уже не обладают властью над людьми, и только элементарные человеческие потребности сохраняют свою силу. Метафора нашей сегодняшней жизни -- пациенты больницы для хроников, где потерявшие всякое достоинство старики медленно и с комфортом проводят последние отпущенные им годы. Старость соединяется здесь с безнадежностью, с отсутствием целей, с потухшим сознанием. Но разве жизнь Рауля или Ольги не то же самое? Она так же бессмысленна и безнадежна, в ней столь же отсутствует будущее, если понимать его как достижение, как цель. Мы все как эти старики в больнице, многие из которых умерли в период съемок, и против их фамилий в титрах стоят крестики. Хотим мы знать об этом? Нет, если ничего с этим делать не собираемся. Да, если нас такое положение не устраивает. Зайдль, оптимистичный пессимист, надеется, что, ткнув человечество носом в его же дерьмо, он вызовет реакцию возмущения, раздражения, бешенства и разорвет тем самым поганый круг. Но люди в основном реагирует иначе -- им неприятно и скучно, и они отворачиваются, тем самым подтверждая поставленный диагноз.