В предпраздничной суете как-то затерялось открытие выставки Энвиля Касимова «Я люблю их» в Центральном доме художника, хотя она приметна хотя бы по формальным признакам. Картинам внушительных размеров тесно даже в четырех отведенных залах, а одним из организаторов проекта стало «Е. К. Артбюро» -- известная и уважаемая столичная галерея.

Дело, наверное, не только в общем каникулярном настроении. Просто Касимова у нас или забыли, или уже не знают. Выпускник Суриковского института и активный участник московской артжизни, он в середине 1990-х вернулся на родину в Удмуртию и отошел от непосредственной художественной деятельности, с головой окунувшись в политику и журналистику. Вот и нынешнюю выставку поддерживают лично президент Удмуртской Республики Александр Волков (Касимов -- депутат Госсовета) и газета «Известия Удмуртской Республики» (он ее редактор). А главным героем на вернисаже оказался заместитель главы администрации Ижевска, вице-мэр города Сергей Протозанов.

Однако перед нами не заурядная «проплаченная» гастроль номенклатурщика, на досуге рисующего пейзажи или выпиливающего лобзиком. Во-первых, Энвиль Касимов не устает повторять, что для себя он не различает политические и артистические жесты, и все, что делает, считает единым перфомансом. А такие откровенные заявления невозможны даже в продвинутой Москве. Во-вторых, в Ижевске Касимов еще и уникальный культутрегер, устроитель этнографических экспедиций, показов альтернативного кино, фестиваля современного искусства «Арт-Форум» и ассамблеи «Ижевский арсенал» (о последней см. «Время новостей» № 106 за 21 июня 2007 года,), в которых участвуют даже столичные звезды вроде «Синих носов» и тандема Виноградов--Дубосарский. Он до сих пор безусловный авторитет для молодой поросли ижевских радикалов, излишняя брутальность которых есть дерзкий ответ своему символическому отцу Энвилю. Самое же главное: Касимов остался очень хорошим художником, несмотря на долгий перерыв, что и демонстрируют работы последних лет, показанные сейчас в ЦДХ.

Выставка с обманчиво сентиментальным названием «Я люблю их» -- тот редкий пример contemporary art, который можно смело рекомендовать для ознакомления самой широкой аудитории, начиная с детсадовцев (что есть лишний повод все-таки рассказать о ней на газетной странице). Это с виду искусство настолько демократическое, что умудренный эксперт, не разобравшись, может пожелать Касимову сразу отправиться из ЦДХ под его стены, на набережную с салонно-китчевым непотребным развалом. Потому что в последней серии художник изображает животных, птиц, насекомых, земноводных (вернее, лягушек), и сначала кажется, что без всяких изысков и задних мыслей, без коннотаций и референций, непосредственно и, что самое страшное сегодня, реалистично. Поначалу удивляют лишь огромный размер большинства работ и маэстрия художника, явно не пользовавшегося эпидиаскопом-проектором, а рисовавшим если не с натуры, то по памяти. Но это тоже скорее в минус, признак окончательной архаичности.

Потом начинаешь все-таки вглядываться в касимовскую масштабную анималистику. И тут открываются сразу несколько сдвигов традиционно-наивной эстетики, превращающие эту живопись в предмет современного искусства и свидетельство авторской вменяемости.

Вдруг понимаешь, что Касимов все-таки бывает цитатен и ироничен. Заяц у него -- потомок знаменитого «Кролика» (1502) Альбрехта Дюрера. Мрачноватые олени словно сошли с картин Пиросмани. Стоящий на задних лапках суслик будто бы зажимает в передних «черные квадраты» Малевича, стыдливо ими прикрываясь. Но эти стилистические игры (которыми, впрочем, теперь никого не удивишь) поначалу не так заметны оттого, что одновременно с ними в касимовских «портретах» есть странные лиричность и психологизм. Лягушка так смотрит на тебя своими выпученными глазами, что от нее невозможно отвести взгляд. Волки и собаки тоже гипнотизируют зрителя. Бегемот превращается в трагического героя, а нелепый страус -- в «лишнего человека». Животные у Касимова не то, чем они кажутся.

Но и на этом театральность не прекращается. Многие картины художник пишет на ткани -- настенных ковриках, гобеленах, старых байковых одеялах, при этом оставляя фон частично незакрашенным. Так что орнаменты ковров и покрывал (иногда также с анималистическими мотивами) становятся важными элементами картины, своей фабричной штампованной организованностью подчеркивая свободу авторского жеста. Все вместе же напоминает не то декорации, не то занавес к некоему непоставленному спектаклю.

Своего рода спектаклем-перфомансом является и сам процесс создания работ. Те, кто знаком с Энвилем, удивляются скорости производства: у него на каждое произведение, вне зависимости от размера, уходит один день. Но объясняется это не только «общественными нагрузками» художника и связанным с ними дефицитом времени (свободный день надо еще выкроить в плотном графике), а специфической техникой. Касимов пишет так называемой НЦ, эмалью для металла и дерева, запах которой может привести к токсикации. Потому тут не постоишь раздумчиво перед мольбертом с палитрой в руках -- нужны резиновые перчатки, маска и быстрота. Однако экстремальные условия работы и порождают ту оригинальную касимовскую эстетику, в которой эмоциональность сочетается с иронией, искренность -- с цитатностью, сентиментальность -- с концептуальностью и театральностью. А мир животных -- с технической нитрокраской.

В сопроводительном тексте к выставке Касимова сотрудник Пушкинского музея, искусствовед и куратор Александра Данилова вполне уместно вспоминает немецкого экспрессиониста Франца Марка, одного из создателей легендарного альманаха «Синий всадник», художника, погибшего в 36 лет на полях под Верденом в 1916-м. Для него, как известно, образ животного всегда был красивее и чище образа человека. Но то были романтические (и утопические) поиски духовности в предчувствии ужасов наступающего XX века. Касимов работает столетие спустя, памятуя обо всем случившемся. И «Я люблю их» в названии проекта звучит цинично и обреченно одновременно. Его животные -- уже не носители космической мудрости, а несчастные персонажи из Красной книги, скрывающиеся от всепроникающего едкого запаха нитрокраски в орнаментах мещанских ковриков и детских одеял. А художник старается дать им новую жизнь.

Вот об этом, собственно, выставка, оставшаяся незамеченной в праздничной суматохе.