Кинофестиваль Visions du Reel («Образы реальности») в швейцарском Ньоне особый акцент в этом году сделал на России. При этом почти не прибегая к силам самой России.

«Образы реальности» -- фестиваль крайностей и радикальностей. Что вполне соответствует личности его директора Жана Перре, одного из лучших европейских киноведов. Перре храбро совмещает в ньонской программе классическую кинодокументалистику, экспериментальное неигровое кино, кино игровое, но сделанное в эстетике документального кинорасследования, и даже радиодокументалистику. (А это отдельный, скажу я вам, эстетический опыт -- прослушивание документальных радиопрограмм в темном кинозале.)

В этом году отвага и радикализм Перре выразились в том, что в фокусе «Образов...» оказалась Россия -- как объект рассказа и исследования, как страна, поставляющая «обогащенное сырье» для неигрового кино: у нас ведь имеется много естественной, не придуманной драматургии. У нас конфликты растущего капитализма и смены политформаций, у нас кончилась история империи и началась новая. А страны «с давно подстригаемыми газонами» болезненно ощутили комплекс зависимости от наших ресурсов...

И вот в разных программах ньонского феста «БАМ» финна Йоуни Хилтунена, исследование теперешнего состояния дел и умов в местах последней стройки коммунизма, «Письмо к Анне» швейцарца Эрика Бергкраута о тихом подвиге Анны Политковской, швейцарско-российская «Мать» Павла Костомарова и Антуана Каттена, французский «Между медведем и волком» Дениса Снегирева, российский «Бес» Александра Малинина и «Деревня Дураково» Нино Киртадзе, некогда актрисы из Грузии, а ныне жительницы Франции, успешно там работающей как режиссер-неигровик. Причем о своем «русском акценте» фестиваль заявил с самого начала -- показав «Деревню Дураково» на церемонии открытия, он сделал ее особым событием.

В каком-то смысле «Дураково» и правда событие особое. Редкая, иными словами, подстава. В центре фильма реабилитационная коммуна, возглавляемая бывшим «сотрудником органов», а ныне мини-олигархом Михаилом Морозовым. В сотне километров от Москвы в своем поместье с замком Морозов несет духовный свет страждущим исцеления от алкоголизма и потери ориентиров. Не покладая рук, ваяет он в умах своих подопечных правильный образ мира. Например, так отвечая на традиционном воспитательном собрании на вопрос «Приемлема ли для России западная модель демократии?»: «Вот она, вертикаль власти: Бог на небе, царь на земле. Мне нравится наш президент, и мы должны ему подчиняться, потому что нет власти не от Бога». Примерно тех же идеалов беспрекословного подчинения власти придерживается и второй герой фильма -- друг и идейный соратник Морозова Сергей Бабурин (когда фильм делался, он был вице-спикером Госдумы, а ныне просто лидер патриотического движения «Народный союз»). Пока парламентарий Бабурин принимает делегациюУго Чавеса, а Морозов то заедет в гости, чтобы выпить за нашего любимого президента, то отпразднует День десантника в компании бывших десантников, голосящих, что Россия велика, а НАТО не поздоровится, дураковский народ вяло трудится на ниве духовного возрождения, возводя стены, рубя дрова, раскидывая навоз. Но он не безмолвен, его юные представители дают режиссеру интервью, полные антизападной риторики. Так что понятно, что имели в виду Морозов с Бабуриным, когда пришли к выводу: «Окно в Европу прорубили, а закрыть забыли. И вот теперь дует, сквозит...»

За крепостными стенами поместья Дураково режиссеру Киртадзе видится вся Россия с ее «вертикальной» демократией, лидерами-популистами и народом, отвергающим западные ценности. Салтыково-щедринский пафос Киртадзе понятен, но обобщение всегда хромает. Дураково -- не вся Россия, и нельзя выдавать одно за другое.

В этом контексте видится даже милым «Письмо к Анне», вообще-то представляющее собой свалку всех имеющихся у авторов сведений о современной России. В нем едва не главным «докладчиком» выступает Б.А. Березовский, отважно шпарящий по-английски. В нем Россия предстает империей антигуманизма, злобных заговорщиков и безответственных граждан, едва не в привычку взявших потчевать гостей чайком с полонием. Авторское сознание настолько клишировано, что даже спорить с ним бессмысленно. Но в фильме есть Анна Политковская -- русская пассионария, психотическая героиня. И очень объективная картина среды, в которой она жила, -- довольно буржуазной, если оставить патетику. И драма Политковской, которая совершала свой личный подвиг в стране, с ней несогласной, но ею восхитившейся.

В этом смысле вполне героический поступок совершил и наш соотечественник Денис Снегирев, сделав фильм «Между медведем и волком». 32-летний нижегородец, он давно живет и работает во Франции. Но вернулся в родной город, чтобы снять судебный процесс над правозащитником Станиславом Дмитриевским, который опубликовал в газете, где он главный редактор, «открытые письма к российскому народу» Масхадова и Басаева и был обвинен в «разжигании межнациональной розни». За годы юридических разбирательств на чеченских вождей легла тень Беслана, и поэтому 112-минутный фильм Снегирева даже не о судьбе свободного слова в России, а о состоянии умов в России. И Дмитриевский вовсе не единственный герой и даже не совсем главный. Героями фильма, ставшего хроникой 24 часов до вынесения приговора, оказались ветераны военных действий в Чечне, создавшие свое объединение и поддерживающие Дмитриевского, пациенты военного госпиталя -- участники прочих войн, которые вела Россия, «мамки», матери погибших в Чечне, требующие компенсации от государства, и чиновники, персонализирующие бездушную машину этого самого государства. Действие фильма перемещается из редакции газеты в зал суда, из зала суда в палаты госпиталя, потом в коридоры судебного здания и снова в ветеранские палаты, где один обреченно вздохнет о маленькой пенсии, а другой расскажет про сына, которого «на автомате» после срочной службы на Кавказе перевели на контрактную, и отказаться нельзя -- забьют. И опять в зал суда и на улицу, где чеченские ветераны стоят с плакатом, призывающим чиновников помнить, что они слуги народа, и знать свое место, а «мамки» взывают к власти... До тех пор, пока на формальный вопрос «представителя администрации госпиталя» «Есть ли жалобы на лечение и содержание?» один пациент, крепкий мужик и, кажется, совсем без нервов, не ответит: «Часов в пять утра в зоопарке начинают мясо для хищников рубить. Грохот, будто стройка...» Прямо под окнами госпиталя вольеры волков, страшных, темных, с хищным взглядом. Волк -- традиционный символ Чечни. А медведь -- России. И фильм заканчивается на кадре, когда рубят мясо. А потом бросают его через решетку. Большие куски мяса летят к волкам. Будто подтверждая правоту того человека, профессионального военного и тоже пациента госпиталя, который не знал ответа на вопрос режиссера, есть ли виновные в чеченской трагедии. Не знал, потому что убежден, что его вовсе нет, ответа, -- мы все это допустили. Русский фатализм, считает режиссер. Исторический опыт, столь драматический, что лишил русских людей воли к поиску причин...

«Между медведем и волком» -- полотно многофигурное, сложно выстроенное, сделанное на свой страх и риск, в одиночку, почти без финансирования очень молодым русским человеком, который считает, что все мы попали в адский прогал между медведем и волком.

Но своеобразным ответом стороннему на нас взгляду стали российские «Мать» и «Бес». «Мать» -- о крестьянке, матери девятерых детей, которая вопреки всем ужасам деревенской жизни растит своих и готова взять чужих детей. «Бес» -- о страшном с виду человеке, который убивает собак, чтобы их жиром лечиться от туберкулеза, и большую часть жизни провел на зоне. Но он плачет о когда-то не рожденном ребенке, и моет в ванночке маленькую девочку, и лучший на свете отец для приемного сына, подростка, и в нищей своей семье утвердил отношения доброты и понимания, которые нам, «социально стабильным», и не снились.

И «Мать», и фильм умершего два месяца назад 27-летнего Саши Малинина -- о российской воли к жизни, о силе русского инстинкта выживания, преодолевающего неурядицы и несправедливости. Думаю, это его имел в виду Жорж Нива, славист с мировым именем и действительно замечательный знаток России, когда на дискуссии после «Письма к Анне» сказал: «Россия в сущности своей никогда всерьез не зависела от политики. Она сильнее».